Хьюстон, у нас проблема

Видимо, такой уж это был день – полный удивительных открытий.

Женщины очень не любят, когда мужчины рискуют.

Только разведешь огонь – так они его сразу заливать начинают, потому что боятся, что ты обожжешься. Ни грамма доверия. Порежешься ножом, стукнешь молотком себе по пальцу или топором по колену, дрелью себе проткнешь руку или разобьешь коленку в ванной, зальешь соседей, покалечишься, разобьешься на машине или кого-нибудь задавишь – вот их вечная песня. А если ты летчик – то летай пониже и не очень быстро.

Осторожнее – вот их любимое слово.

Осторожнее в доме, в саду, в поезде, в отпуске, в баре на третьем пиве, на повороте, на прямой дороге, когда берешь на руки ребенка и когда открываешь шампанское.

Все равно, что ты делаешь, главное – будь осторожен.

А Крыська вот не такая – у нее муж лазает по каким-то скалам, где даже профессиональные альпинисты не рискуют лазать, а она довольная, что у него есть увлечение. Что он любит испытания и вызовы.

– А я не знала, что ты такой… – Кристина готовила чай спиной ко мне, поэтому я не видел выражения ее лица. Звучало это не как комплимент, но явно было адресовано мне.

– Какой? – спросил я на всякий случай.

– Ну понимаешь… Мы ведь в общем-то знали только Марту, ты всегда как-то обособленно держался. И я даже удивлялась, что ты так к Анке хорошо отнесся, ну а сейчас… Знаешь, я к тебе относилась несправедливо, прости, – она поставила перед нами чашки и улыбнулась мне, наверно, в первый раз в жизни как-то иначе.

И я вдруг заметил, что она не старая, всего-то на пару лет старше меня, наверно, не больше. И красивая. Такая по-настоящему красивая, не Барби, а настоящая взрослая женщина, неглупая и достойная.

За Збышека я бы раньше и копейки не дал – а он держался за перила моего балкона кончиками пальцев, а ведь весит как минимум килограммов восемьдесят пять, и перспектива полететь вниз с седьмого этажа его нисколечко не пугала. Я однажды снимал с вертолета, камера у меня была на ремнях, а самого меня прицепили к вертолету – так я чуть не обгадился со страху. И только тот факт, что я смотрю на все через объектив, меня спасал. А когда я смотрел глазами, а не в объектив, меня снова такой страх охватывал, просто смертельный ужас. Я рассказал им об этом – и только потом сообразил, что это чистой воды позор.

– Я понимаю, – ответил Збышек. – Через объектив или там… глаз фотоаппарата ты как бы увеличиваешь дистанцию. Я не знаю, как бы я себя в вертолете ощущал. Гора-то – она хоть стоит на месте, хотя иногда, конечно, тоже может начать двигаться. У нас так товарищ погиб, в Словакии… в Татрах… – он помрачнел. – Кусок отвалился и поехал вниз, мы втроем выжили, а вот он… там такие летали булыжники – вот как этот стол… и укрыться ему было негде… Пойду покурю.

– В такое время? Вот хватит, а? Куришь и куришь, лишь бы дома не сидеть! – затараторила Кристина, и вот сейчас я снова узнавал своих соседей. – Дверь закрой, а то в квартиру тянет.

– Не тянет, – возразил Збышек, но дверь прикрыл.

– А кстати, мы думали, ты на нас затаил обиду, когда Збышек тебе мусор-то принес обратно…

Мусор? Какой мусор?

– А помнишь, ты выбросил с балкона мусор? – высунулся Збышек, широко улыбаясь. – А я тебе его назад принес. Потому что так не делается вообще-то…

Вот я неудачник.

Тот кусок неизвестного дерьма, который он мне тогда принес, утверждая, что возвращает мне нужную вещь, – так это был розыгрыш?!! А я так серьезно тогда все это воспринял!

– Да он у меня примерз на балконе, я его попытался отодрать, ну и… – оправдывался я.

– Гаси сигарету и иди спать, – напомнила Крыся мужу.

Я попрощался, взял сумку и Геракла под мышку и пошел к себе.

На экране компьютера все это время была Марта.

Я выключил компьютер – завтра буду мыслить логически.

Завтра я все приведу в порядок.

Завтра я еще раз внимательно рассмотрю этот снимок, на котором, как я думал, была Марта. Частично.

А сегодня у меня и правда нет на это сил.

А еще я найду того, кто это сделал…

Как в американском фильме…

– Ты зачем, милый, пришел? – матушка при виде меня просияла, хотя и удивилась. Я пришел в больницу, но не нашел ее в палате, она сидела в конце коридора, в уютном уголке, вместе с профессором Зигмунтом, который поднялся мне навстречу и начал как-то нервно прощаться.

– Зигмунт зашел по дороге на работу, чтобы занести мне фрукты. Отличная черешня, уже мытая, вот попробуй.

Я подал профессору руку, здороваясь и прощаясь одновременно, он пошел, пятясь, как рак, и матушка улыбалась ему.

– Как мило, что он подумал о фруктах. После операции мне точно ничего такого нельзя будет.

А мне сделалось неловко – я ведь не подумал о том, чтобы принести хоть что-нибудь.

– Ну конечно, вот я приехал спросить, может, тебе нужно что-то, но теперь вижу, что о тебе тут неплохо заботятся. Давай я пойду и все-таки что-нибудь куплю? Воду? Сок? Что-нибудь вкусненькое? Потому что тут ведь наверняка ужасно кормят… Восточная кухня. Или японская. Или русская, – шутил я глупо, потому что чувствовал себя глупо.