Химия смерти

– А ведь я-то все бросил ради нее! – Генри сплюнул на пол. – Хочешь знать, почему я стал участковым врачом вместо психолога? Пожалуйста: она забеременела, и мне пришлось искать работу. А хочешь, скажу самое смешное? Я так торопился, что на все махнул рукой и даже бросил институт.

Кажется, он испытывал некое извращенное удовольствие, изливая душу.

– Вот именно. У меня и диплома-то настоящего нет. Как ты думаешь, с какой стати я вообще остался в этой дыре? Да потому просто, что у того старого забулдыги, что сидел здесь раньше, мозги вконец спеклись и он забыл проверить мои бумаги! – Генри горько хохотнул. – О, ирония судьбы! Думаешь, я не заметил ее, когда выяснилось, что искренности и в тебе – кот наплакал? Впрочем, есть между нами одна разница: я сюда попал как в мышеловку. Уехать никуда нельзя, новой работы не найти: а вдруг все всплывет? И тебя еще удивляет, почему я так ненавижу Манхэм? Да потому что это тюрьма!

Он иронически вздернул бровь и стал похож на больную, пародийную копию того, прежнего, Генри.

– И что же сделала моя дражайшая Диана? Подставила надежное, верное плечо своему супругу? О-о, нет! Это все я виноват! Выкидыш случился по моей вине! Из-за меня она не может больше иметь детей! Я сам виноват, что она пошла по мужикам!

Не знаю, может, именно наркотик сейчас обострил мои чувства, только я вдруг увидел, к чему он клонит.

– Та могила в лесу... мертвый студент...

Генри поперхнулся словами и даже как-то сдал внешне.

– Боже мой, когда они его нашли, после всех этих лет... – Он замотал головой, словно стряхивая воспоминания. – Ну да, один из ее списка. Я-то думал, будто к тому времени достаточно закалился, чего бы она ни вытворяла. Беда в том, что он слишком отличался от ее обычных, неотесанных, мужланов. Интеллигентный, симпатичный. И такой, черт бы его побрал, молодой... Вся жизнь, вся карьера впереди... А у меня?!

– И ты его убил...

– Так я же не специально! Я пришел к его палатке и предложил денег, чтобы он уехал. А он, дурачок, не взял. Вообразил, будто у них какая-то несусветная любовь... Естественно, я ему глазки-то раскрыл. Объяснил, что за сучья тварь эта Диана. Ну, повздорили... Слово за слово...

Он пожал плечами, складывая с себя всякую ответственность.

– Все решили, что он просто собрал вещички и свалил. Даже Диана. «Подумаешь, таких, как он, пруд пруди» – вот ведь какая у нее была философия. В общем, ничего не изменилось. Меня по-прежнему держали за посмешище, местного рогоносца. А как-то раз, возвращаясь с ней со званого ужина, я решил: «Все, с меня хватит»... Там был такой мост, каменный... Ну и вместо того чтобы свернуть туда, я поддал газу.

Его покинуло прежнее оживление, и, обмякнув на стуле, Генри стал походить на больного, немощного старика.

– И все бы ничего, да сдали нервы. В последнюю секунду попытался вывернуть и не успел. Вот так и случилась та знаменитая катастрофа. Очередной блин комом. И что интересно, последней посмеялась-таки Диана. Ее-то убило сразу... А я... вон каким остался...

Генри хватил кулаком по собственной ноге.

– Бесполезно! Жизнь в Манхэме и без того гнусна, а теперь, глядя на всех этих людишек, мою паству, с их жалкой суетой, с тем, что они зовут жизнью... и с этими вечными ухмылками вслед... я такую... такую ненависть испытывал! Признаюсь тебе, Дэвид, были времена, когда хотелось изничтожить их всех до единого! На корню!.. Жаль, духу не хватило. Даже с собой не удалось покончить, если на то пошло. И тут на моем пороге возникает Мейсон. Будто кот, притащивший воробья хозяину. Мой личный голем[2]!

У него на физиономии читался чуть ли не восторг вперемешку с изумлением. Генри вновь, уже гораздо яростнее, уставился мне в лицо:

– Глина, Дэвид. Глина – вот что он такое. Ни капли совести, ни крохотной мыслишки о последствиях. Он просто ждал, пока я начну лепить из него, начну приказывать! Ты хоть способен представить, на что это похоже? До какой степени возбуждает? Когда я стоял в том подвале и смотрел на Салли Палмер, во мне звучала мощь! Впервые за многие годы я перестал быть жалким калекой. Я смотрел, как рыдает эта женщина, доселе наглая и высокомерная, а ныне залитая кровью и соплями; смотрел – и чувствовал силу!

Глаза Генри пылали адским огнем. И что самое страшное – в них читался здравый рассудок, несмотря на все безумие его поступков.