Он застыл в бессловесном монологе. Я взяла его лицо в свои руки, заглянула в его глаза и освободила его, транс освободил его от незнания, в коем он пребывал до сего момента. Все эти секреты, шепот снов – теперь развеялись. Наконец-то! – больше никаких секретов: настало наше время вновь стать одним целым, и я дам ему все и сразу. Расскажу, сколь ужасающим было мое испытание – так много лет и слез, так много надежд и разочарований для одного чрева, потраченные впустую усилия вкупе с их безутешными плодами – пока, наконец-то, не появился он! Мое чудо, обернутое в блестящую красную сорочку, которую я собственноручно сняла с его морщинистой кожи и проглотила со скромной благодарностью. Я все не могла поверить в свою удачу, и когда Шелли тоже родилась в сорочке, я, упоенная своим успехом, обжарила все в вине с лесными грибами, но ребенку пришлось заплатить цену за мою излишнюю разнузданность. Как все это время Роман считал меня не любящей, старой дурой, которую я играла, но лишь из материнской любви к моему самому драгоценному сокровищу (что ж, возможно, иногда и потому, что он был маленькой сволочью). Расскажу, что никогда не существовало никакого «ангела», лишь причудливый побочный продукт воображения птичьего мозга, что, на самом деле, у Романа никогда не было кузины – Годфри, давший ему свое имя, не был его настоящим отцом, не был плотью и кровью, и как девять месяцев назад он посетил Лету Годфри, ее родной брат, неспособный сопротивляться своим темным желаниям. (Мальчишки остаются мальчишками!) И вот, перед ним лежит продукт их порочной связи, не мертворожденный, спящий не далее, чем в десяти шагах.
Я продолжала смотреть ему в глаза, улыбаясь, в надежде, что он поймет, – неважно, насколько горька правда, его мать всегда будет рядом, чтобы подсластить пилюлю. Но я также боялась, что он обнаружит себя мультяшным койотом, только что осознавшим, что шагнул со скалы. В молчании, он повернулся ко мне спиной и со скрипом сел на верхнюю ступеньку, позволив своему телу безвольно упасть на меня, и положив лицо мне на бедро.