Хеллсинг: моя земля

* * *

Снаружи наступает полная тишина. Потом раздается механический щелчок, настолько громкий, что его легко слышим даже мы, за закрытыми наглухо окнами и запертыми дверями. Ну, это понятно, святые братья решили перестраховаться и врубить свою шарманку на полную.

Руди, замерший в нелепой позе у стола, издает невнятный звук.

— Что вы.

— Actiones nostras, quaesumus Domine, aspirando praeveni et adiuvando prosequere, — доносится сверху звучный голос отца Андерсона. — Ut cuncta nosta oratio et operatio a te semper incipiat et per ta coepta finiatur.

«Сопутствуй нам, Господь наш, как просим мы Тебя, во всех наших начинаниях, вдохновением Своим, и благослови помощью Своей, дабы каждая молитва наша, и каждое начинание наше Тобой начиналось и заканчивалось».

— Что это за чушь? — Если Руди и раздосадован потерей контроля над своими аэростатами, он никак это не показывает. — Власть в королевстве захватили церковники?

— Именем Иисуса Христа, Господа нашего, и Богородицы, Девы Марии, и благословенного Архангела Михаила, и благословенных апостолов Петра и Павла, и всех святых, могучих в сени власти нашей церкви, мы намереваемся смиренно, но уверенно отразить нападение и искушения дьявола, — продолжает вещать Андерсон на одном дыхании. Голос его звучит раскатами, отражаясь от всех стен в городе, но не рассеиваясь, подобно эху, а каким-то загадочным образом набирая все больше силы.

А у меня тем временем другая забота. Я пытаюсь при помощи «внутреннего зрения» найти и достучаться до Алукарда — я же точно знаю, что он здесь, чувствую его поблизости. Пока, правда, безуспешно — я мечусь слепым, ничегошеньки не понимающим котенком по бесконечной, простирающейся во все стороны насколько хватает глаз, болезненно-белой комнате, но натыкаюсь только на напряженную, звенящую пустоту.

«Алукард!»

— Господь восстает, и враги Его рассеиваются, и кто ненавидит Его, те бегут пред Ним, как рассеивается дым, и течет воск пред огнем, так текут и рассеиваются они пред лицом Его. Да снизойдет на нас Его милость, ибо велико упование наше. — Голос священника уже слегка вибрирует, нелегко на одном дыхании произнести все это, и ни разу не сбиться. Руди все же немного обескуражен, он явно не понимает смысла этой комбинации. А я тем временем подмечаю, что отобранное оружие далеко уносить не стали, оно лежит у дальней от меня стены.

«Алукард, ответь, это Виктория! Это… это полицейская, ты мне нужен!»

— Отталкиваем мы от себя зло в любом обличье, нечистых духов, сатанинские силы, адских посягателей, жестокие легионы, ковены и секты. Во имя и силой господа нашего Иисуса Христа, изыди из Церкви Христовой, и из душ, созданных по образу и подобию Божьему, и искупленных кровью Агнца Божьего. Змей лукавый, не смей больше соблазнять род человеческий, преследовать Церковь, терзать избранников божьих и отсевать их.

Голос Андерсона гремит, забирая вверх и обретая напряжение, как бывает, когда человек выговаривает последние остатки воздуха из легких. Странное дело, он давно уже должен был сделать паузу для вдоха.

— Что происходит, Виктория? — Руди почти кричит, ноздри его раздуваются, брови грозно сошлись в одну линию, на высоком лбу вспухают вены. Кажется, и лицо тоже начинает идти красными пятнами. Что-то ему нездоровится, да и мне, похоже, тоже.

В глазах слегка темнеет, и хотелось бы списать это на напряжение последних часов и минут, на непредвиденный недостаток кислорода в холодном воздухе конференц-зала. Можно сделать скидку на не зажившие до сих пор раны у меня и издержки возраста и излишне активный образ жизни у штурмбанфюрера.

Есть только одна мелочь…

* * *

— Остается еще одна мелочь, — Андерсон был серьезен. — Я тебе не начальство, ни формально, ни по факту. Ты сама пришла к нам, и попросила помощи, а потом я собрался с духом — и попросил в ответ у тебя. Поэтому я просто отмечу тот момент, который ты, может быть, проглядела.

— «Молитва» подействует и на меня тоже, — ну вот, все-таки сказала я это слово. Чего уж там, терять все равно уже особо нечего. — И я перестану быть вампиром и стану просто человеком, после чего выполнение задания для меня серьезно осложнится.

Священник медленно кивнул.

— Из того, что ты сказала, я могу заключить, что этот риск ты уже просчитала, обдумала и признала игру стоящей свеч. Что ж, это радует — теперь мне и в самом деле кажется, что наши шансы неплохи. И все же… Я не твой командир, но обязан спросить — почему ты готова вот так, без раздумий и колебаний отказаться от вашей — греховной, еретической, но все же — вечной жизни, от всех возможностей, которые дает тебе «лилит»? Ты не религиозна, я это вижу, ты не ищешь покаяния и возможности смертью искупить свои прегрешения и ступить в райские кущи, значит, есть какая-то иная причина. Поделишься?