Читаем Хеллфайр полностью

Я потянул рычаг шаг-газа, увеличивая тягу, и мы начали подниматься прочь от земли. Мой правый глаз метался между кругом в центре монокля, лентой тиккера сверху и шкалой высотомера справа. Я больше ничего не видел. Это было, как сидя на холме в машине с завязанными глазами отпускать рычаг ручного тормоза и не знать, что, черт возьми, тебя ждет впереди.

Все три колеса оторвались от земли и линия ускорения начала расти от центра к правому краю монокля. Я как можно мягче наклонил ручку циклического шага в противоположном направлении. Слишком сильно. Черт. Линия выскочила с другой стороны круга. Я снова переусердствовал. Тут я понял, что мой нос отклонился. Я попытался скорректировать направление педалями.

Я дергал ручку шага и чувствовал, как вертолет мотает во все стороны. Между приступами смеха, Скотти велел мне включить удержание. Я нажал на кнопку на ручке циклического шага, поймав нужное направление и высоту, так быстро, как только мог и вертолет замер на месте.

- Окай, Эд. За исключением того, что мы стоим на сорока футах в направлении норд-вест, как ты думаешь, где мы находимся?

- Я понятия не имею - я чувствовал себя выжатым. Я провел в воздухе вероятно секунд двадцать, но казалось, прошла целая жизнь.

- Как думаешь, далеко ли мы от бетона?

- Я не знаю. Где-нибудь в правом верхнем углу?

- И это все?

Мое сердце сжалось. Все было хуже, чем я думал.

- Окай, где-нибудь еще в правом верхнем углу?

- В скольки футах от него?

Я уже пресытился этой игрой - и она меня слегка раздражала. Что Скотти пытался мне сказать? Я дерьмовый пилот? Я не подхожу для "Апача"?

- Я не знаю, Скотти. Может быть в пятидесяти футах. Больше...?

- Окай Эд, включай свой ПиЭнВи.

Я сделал, как мне сказали, и внешний мир внезапно появился в моем правом глазе.

Иисусе. Я почти не двигался. Я почти не двигался.

- Мы могли вообще не двигаться - сказал Скотти - Но какую ты допустил ошибку?

- Летел на инстинктах - ответил я. Именно то, что мне сказали не делать. Когда ты летишь, выпрыгивая из собственных штанов, используя свои чувства, ты начинаешь метаться во все стороны.

- Когда вектор скорости движется к краю твоего монокля, Эд, это значит, что ты двигаешься только на шести узлах - и все. - Он сделал паузу - Теперь я хочу, что бы использовал свою коробку с поплавком.

Коробка с поплавком, еще один символ, давал мне невероятную ситуативную осведомленность в моей черной пустоте. Он всегда оставался на одном и том же месте, по отношению к реальному миру. Он показывал мое первоначальное положение над землей и двигался соответственно; он давал мне точку отсчета, что-то, чего у меня не было во время моей первой вылазки в забвение.

Он велел мне выключить ПНВ и попробовать снова.

На этот раз, когда я взлетел и линии дрейфовали от центра, я видел что коробка с поплавком почти не двигалась. Перемещение коробки к краю монокля представляло собой реальный сдвиг в шесть футов.

- Урок полетов в мешке, Эд, в том, что ты должен доверять символам, а не инстинктам. Если ты в конечном итоге, окажешься без видимости в полном дерьме, ни на что не полагайся кроме того, что видишь в своем монокле, эти символы спасут твою жизнь - а не твои навыки выпрыгивающего-из-собственных-штанов авиатора с тремя тысячами часов налета.

Я слышал, что сказал Скотти, но не мог представить себе ситуацию, с которой может столкнуться пилот вертолета, которую имитируют условия, только что испытанные мною в мешке: полное затемнение без видимости вообще.

Однако в этом отношении, я был совершенно неправ.

Через семь месяцев, когда мой экзамен на полет в мешке был уже позади, я вернулся в Дишфорт. Шестнадцать из двадцати нас, предназначенных для 656-й эскадрильи, которые отправились в Мидл-Вэллоп, были в комнате для брифинга; у 9-го полка была его первая эскадрилья "Апачей".

Это была длинная, тяжелая дорога. Жены, подруги, дети и друзья были рады приветствовать нас вновь. Армия ожидала, что мы все пройдет КППN1 - это был всего лишь курс переподготовки, в конце-концов, но "Апач" оказался очень сложной бестией для освоения. Провалившиеся парни имели свыше 2000 военных часов налета - и что было еще хуже, мы потеряли нашего квалифицирующего инструктора летной подготовки на вертолетах.

Оставшиеся из нас прекрасно знали, что все, что мы сделали, это научились держать машину в воздухе и убедиться, что она указывает в правильном направлении, когда ведется огонь из бортового вооружения. Мы были сейчас на пороге еще более жесткого курса: ПВЗ - переподготовка для выполнения задач.

Мы проведем еще много недель на тренировках. Даже в казармах средний день длился четырнадцать часов. Работа в течении долгого дня было одним делом; быть при этом в вертолете или симуляторе, таком сложном как "Апач" было совсем другим.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии