Хелл

«Пускай, мне наплевать…» — совсем тихо произносит Ферре. И А. говорит, что когда-нибудь я, наверное, смогу написать ему слова этой песни:

Счастье наше, наверно, пройдет стороною,
Если б ты полюбила меня…
Ведь любви нам всегда не хватает…
И распутство твое — лишь минутный обман, твое сердце страдает,
И у боли его нет конца, и тебе навсегда нет покоя.
И вины твоей нет…

Я еду домой в такси, я смотрю на Париж, который убегает от меня в противоположную сторону, я курю, хотя курить мне вовсе не хочется. Отель «Конкорд Лафайетт» возвышается надо мной, я вспоминаю один вечер прошлой зимой, закутавшись в твое пальто, мы сидели на скамье возле отеля в ожидании сеанса в кино, и ты сказал мне: «Мы будем вместе всю жизнь…»

Каждый раз, когда я проезжаю здесь, мне кажется, что я вижу две наши обнявшиеся фигурки, но на скамье всегда пусто.

Прошлое…

Я вижу, как жду тебя, терпеливо жду на улице Фобурж-Сент-Оноре, около «Гермеса», ты возвращался из дальней поездки и хотел меня видеть, ты задерживался, было два часа ночи, но я не чувствовала холода.

И еще — как мы мчались по Парижу на твоем мотороллере, когда у тебя отобрали права, и еще нашу встречу после лета, и ужин в «Сен-Жермене», где я выпила слишком много белого сансерского и не могла проглотить ни кусочка.

Я вспоминаю все ночи рядом с тобой, твою постель, к которой я так привыкла, что могла спать в ней, как в своей.

И Синатру, и Паваротти, и Лео Ферре, и «Ушедший Париж», и Бодлера…

Теперь я знаю, что ты читаешь его другим и для тебя все кончено.

Однажды так сказала я, но на этот раз, к счастью, выбор сделал ты.

Ты предпочел свою бессмысленную жизнь. Впрочем, счастье нам, пожалуй, наскучило бы. Отныне мы будем плевать на него, каждый со своей стороны.

Теперь я повсюду слышу о твоих похождениях, в которых я уже больше не фигурирую, о твоих поражениях и твоих победах, но когда я говорю о нас в прошлом, мне смеются в глаза.

Потому что я говорю «мы».

Они правы.

Перед моими глазами маячит затылок шофера такси, монотонно урчит мотор, по крыше машины стучит дождь, и все это возвращает меня к реальности. Красный свет сменяется зеленым, просто я очень, очень устала…

Эти пустынные улицы с мокрыми от дождя тротуарами, эти шатания до утра по ночным заведениям, эти люди там, это ощущение, что твоя грудь горит, а ноги подкашиваются… Мне трудно дышать.

Я ничего не хочу, я не знаю, что мне делать. Я не хочу спать, я не хочу не спать. Я не хочу есть. Я не хочу быть одна, я не хочу никого видеть. Мне кажется, я приговоренная… От кокса я совсем одурела…

Истина проясняется постепенно и опустошает меня… А. … даже на А. … мне наплевать.

Глава 3

Я выхожу из больницы. Сюда сегодня утром меня отвезла моя мать, а сама поехала на свое собрание. Я должна была еще полежать здесь, но удрала тайком от медицинских сестер. У меня болит низ живота. Я договорилась с Сибиллой о встрече в баре отеля «Плаза», но никак не могу поймать такси.

На мне черные льняные брюки, свитер с воротником, черные кроссовки «Найк» и кожаная куртка. Большие темные очки наполовину закрывают мое лицо. Я не плачу. Я просто хотела бы поймать такси…

Я прошу шофера остановиться в самом начале авеню Монтень, надо немного пройтись. Я ни о чем не думаю. Люди бегут, торопятся, толкают меня. Я вхожу в отель, портье, узнав, улыбается мне. В холле сидит какой-то саудовец, читает газету на арабском языке, я замечаю одну знакомую, и мне кажется, что я очнулась после дурного сна и сегодня такой же день, как вчера.

Сибилла уже здесь, в спортивных туфлях от Йоджи Ямамото, она предпочитает их, а не «адидасы», в норковом манто, в ушах серьги в виде сердечка от Перрена. В темных очках она читает «99 франков».

— Ты опаздываешь, чем занималась?

— Я сделала аборт.

Сибилла не расслышала, а может, просто не слушала, она резким движением захлопывает книгу и пытается раскурить сигарету своим «Дюпоном», но он не срабатывает.

Мне надо принять ди-анталвик, я наполняю свой стакан, думая, что фруктовым соком, и у меня перехватывает горло.

— Что это?

— «Беллини мартини».

Сибилла не любит набираться в шесть часов вечера. Я заказываю себе то же самое и спрашиваю, все ли у нее в порядке.

— Да-а, отец, как всегда…

Она потеряла мать, когда ей было три года. Самоубийство. Живет вдвоем с отцом, он типичный ходок, в пятьдесят лет еще show-off[8], наркоман, в общем, отвратный тип.