Хелл

…Предрассветный сумрак, то ли свет, то ли тьма, полное отупение. Моя одежда разбросана вокруг кровати. От подушки исходит запах духов, чужих духов. Он свидетельствует о незримом присутствии незваного гостя, присутствии третьего, и мы занимаемся любовью без радости. В холодной темноте Андреа изливает мне свою душу, я молчу. Интимная близость на час, завтра все развеется, как завитки дыма от сигареты, которую я курю после сладострастия, ее алеющий кончик чуть освещает жалкую сцену любви, превращенной в ненависть. Где-то звучит песня, мужчина и женщина поют о страсти, а мы ее поганим своей злосчастной связью без души. Доблестная ложь, произносимая на той самой постели, что была свидетельницей рождения нашего утраченного счастья, убивает меня. Вокруг меня, во мне мрак и тьма, но я разыгрываю из себя законченную стерву, я хочу, чтобы его сердце тоже обливалось кровью. Он уходит с чувством своей правоты, а я остаюсь с разбитым сердцем. В спящем Париже слышно только, как капают мои слезы, это я оплакиваю свою несостоявшуюся жизнь… свое отчаяние… отчаяние навеки после нескольких мгновений радости…

Андреа…

Снова робкое сердце пред тьмою бездонной
Ищет в прошлом угаснувших дней огонек…

Музыка стихает, и вдруг из гостиной, откуда слышатся сдержанные крики, доносится песня номер 9 из компакт-диска «Жестокие намерения», гимн наших первых дней, гимн нашей любви, от которой я еще не отреклась. Я думаю о нем — спокойном, интригующем, притягательном, о магии первого поцелуя на моих щеках, по которым катились пророческие слезы. Я думаю о блестящих в его глазах звездочках, о его голосе, о его детской гримасе, о его гневных вспышках, которые он всегда подавляет; я уже не тащусь в веренице своих напичканных наркотиком друзей, я в ожидании, когда снова окажусь в своей постели со своей болью, и вот — я в своей гостиной, год назад, я читаю сопереживание в глазах Андреа, завороженного музыкой стиха, в котором печальное эхо предсказывает наш конец…

Словно сердце больное, рыдает смычок…

Свет гаснет.

Погружается солнце в кровавый поток…

В комнату только что вошел Джулиан, он подходит ко мне, обнимает меня, а я думаю о других объятиях. Где ты, любовь моя? Спишь как младенец в своей широкой белоснежной постели? Или, как меня, тебя обнимают чьи-то руки, от которых ты не можешь освободиться, чьи-то губы ищут твои губы, ты чувствуешь чужое дыхание, в котором тщетно пытаешься уловить дыхание мое? Ты закрываешь глаза и думаешь обо мне. И вот — твое лицо склоняется к моему, твои ресницы касаются моего лба. Не открывая глаз, я вижу твои черты, нежно ласкаю тебя. Твой нос. Твои глаза. Твои уста. Да, твои уста… В несказанном поцелуе они сливаются с моими устами. Поцелуи уже следуют один за другим, все нетерпеливее и нетерпеливее, все крепче и крепче. Ты берешь меня на руки и несешь. Мои веки по-прежнему сомкнуты, но это не мешает мне, ломая ногти, рвать пуговицы на твоей рубашке. Все как прежде… Я откидываю назад голову, я смеюсь, смеюсь от радости, от счастья, что я снова с тобой, в твоих объятиях. Наши ноги сплетаются, твои губы обжигают мою шею. Одна моя рука вцепилась в твои волосы, другая сражается с твоим ремнем и наконец вместе со всем остальным отшвыривает его. Я в нетерпении, ты тоже. В какой-то акробатической позе я избавляюсь от своих джинсов, ни на секунду не переставая целовать тебя. Мне кажется, если я потеряю тебя хотя бы на мгновение, то потеряю навсегда. «Я люблю тебя!» — кричат мои мускулы, напряженные в стремлении достичь наивысшего наслаждения. Ты весь мой, я вся твоя, я счастлива…

Я открываю глаза. У моего лица, совсем рядом, лицо Джулиана. Его руки обнимают меня. Я сижу на краю джакузи, он стоит.

— Убирайся! Убирайся!

Это кричу я.

В недоумении он собирает свои манатки и исчезает, прикрыв за собой дверь. Раздетая, я сижу на этом проклятом джакузи. За опущенными шторами занимается рассвет. Мой взорванный сон душит меня, я заливаюсь горькими слезами…