Хелл

Бросив быстрый взгляд на зал, я замечаю всех: здесь Б. в T-shirt[16] от Коринн Кобзон, с ним какая-то уличная проститутка. Появляются придурок Бенжи, Джулиан и Крис, тоже в сопровождении уличных проституток, все подсаживаются к Б.

Как раз напротив меня, на другой стороне террасы, Витторио наливает вино в бокал Сибиллы, которая меня упорно игнорирует, а я узнаю ее только по платью с оголенной спиной от Валентино, которое мы покупали вместе. Кажется, она деблокировала материнское наследство, чтобы Витторио открыл свое дело, уж не знаю какое. Кассандра не разговаривает со мной с тех пор, как я встречаюсь с Андреа, под предлогом, что я, мол, человек «непоследовательный», да еще подбила на то же Сибиллу.

В эту минуту меня замечает Кассандра, она опускает свои очки от Гуччи и мечет в мою сторону испепеляющий взгляд.

Одиннадцать часов вечера, а вид у них всех уже блуждающий. Их мрачное хождение между террасой и туалетами напоминает мне о том, что ко мне не вернется уже никогда.

Я сжимаю свой бокал.

Мое радужное настроение, с которым я жила эти последние шесть месяцев, улетучилось. Я пью больше, чем надо бы. Мое отражение в зеркале, что находится как раз напротив меня, позволяет мне видеть, как я потихоньку разлагаюсь, словно картина, на которую плеснули кислотой. Мои волосы кучерявятся, глаза блестят каким-то нездоровым воодушевлением, щеки горят, руки дрожат, а под моим чистым лбом теснятся ужасные мысли. Злой гений былых времен снова постепенно овладевает мною.

Я сжимаю свой бокал.

Мы все же беседуем, но разговор звучит фальшиво, отчаянная попытка создать видимость полного взаимопонимания, но оно уже в прошлом. Мы говорим о других, к счастью, еще есть другие… Андреа рассказывает мне, что тот черный, который в начале ужина подошел поздороваться с ним, сын главы одного африканского государства, что когда они были в Роше, он носил золотые часы «Ролекс» (sic![17]) и каждую ночь ныл, что у его соседа по комнате, сына главы другого африканского государства, золотой «Ролекс» еще и с брильянтами, а Витторио устроил нечто вроде притона, а его отец торгует цветами, а Джулиан докатился до того, что его выставили из Бостона, уж очень он там развратничал, что же касается Криса, то он два года назад, когда был под коксом, пришил одного парня около школы самбы, но его отец дело замял, а отец Кассандры, моей бывшей лучшей подруги, торгует оружием, как и его собственный отец, и ему скоро предъявят обвинение… Но все это меня не интересует, и я начинаю рассказывать ему обо всех своих самых омерзительных былых похождениях. Кивком головы я указываю на своих прежних партнеров по распутству… Вот с ним у меня было… и с ним… и с ним… Отвратительный разврат, свальный грех в десять часов утра, оргии после десяти граммов кокса. Я преувеличиваю, я почти выдумываю. Он остается невозмутимым. Он разливает остатки шампанского, заказывает еще бутылку. Когда приносят кофе, я уже мертвецки пьяна. Он не лучше, но держится. Я задыхаюсь, мне надо выйти на воздух. Пошатываясь, я встаю, меня все больше мутит, но я скрываю это под победной улыбкой, я прохожу переполненный зал с поднятой головой, никто даже заподозрить не может, что я еле держусь на ногах. А у меня слишком высокие каблуки, и платье на мне слишком короткое. Я направляюсь к дамской комнате.

— Хелл! Как дела?

Это А.

— Хорошо, а у тебя?

— Я тебя целую вечность не видел!

— Да, уже шесть месяцев, как я ушла в подполье.

— Говорят, ты живешь с этим парнем на «порше», что живет на авеню Фош, с Андреа?

— Да.

— И давно?

— Шесть месяцев.

— Тогда все понятно.

— Верно.

— Куда-нибудь пойдете потом?

— Нет, не думаю, я не совсем в форме…

— Ты всегда умела справляться с подобными пустяками…

— А сейчас не умею…

— Возьми…

Он сует мне пакетик.

— Спасибо. Не ожидай меня, я верну его тебе за столом. И заодно поздороваюсь со всеми.

Я вхожу в туалет, он отделан как роскошный дом свиданий. Там постоянно толпится целый рой проституток, они пытаются прихорошиться, разглаживая свои ранние морщины, и, после UV придавая лицу загорелый вид, щедро покрывают его «Терракоттой». Вот тут-то и обнаруживается их самозванство: содержимое их сумок нефирменное, они без тени смущения достают из них тушь для ресниц и губную помаду из супермаркета… Простите, извините меня, я хотела принять кокс, спасибо. Я закрываюсь в кабинке и достаю из своей сумочки от Вюиттона пакетик. В одно мгновение ко мне возвращаются мои прежние рефлексы, а к моей кредитной карточке — ее утраченное было полезное предназначение. Я осторожно высыпаю крупинки на закрытую крышку унитаза, лихорадочно сворачиваю двухсотфранковую купюру. Опускаюсь на колени и смотрю на пять полосок. Вдыхаю… Одну… Вторую… Меня охватывает эйфория. Я делаю паузу. А потом — третью. Четвертую. Пятую… Почему я лишала себя этого целых шесть месяцев? Суррогат счастья: шесть сотен за грамм. С трудом я поднимаюсь с колен, ударяюсь лбом о стенку, но боли не чувствую.