Хелл

Машина трогается, это сгоняет Викторию, она валится на меня, я ее отталкиваю, как могу это делать, иногда даже против своей воли. Отталкиваю потому, что ясно вижу, как побледнел Крис, и понимаю: дело кончится тем, что из-за ее дурацких выходок они просто бросят нас здесь.

Джулиан садится за руль «мерседеса» очень дорогой модели, я думаю, где он его взял, ведь у него нет ни сантима, и спрашиваю его об этом, он фыркает и не отвечает, впрочем, мне все равно. Мы садимся в машину, Виктория плюхается рядом со мной и отравляет меня своим дыханием, насыщенным виски, и своими слишком резкими духами «Мюглер»,к тому же их запах искажается запахом дыма и шампанского, которыми пропитано ее платье.

Волны звуков сливая с волной благовонной…

Я не знаю, о чем мы говорили, когда ехали в «Ритц», помню только, как Виктория потрясала своей сумкой от Фенди и орала:

— Посмотрите на нее, итальянский дизайн!

— Заткни свою глотку, Виктория, ЗАТКНИ СВОЮ ГЛОТКУ!

— Пошла ты… ПОГАНКА!

И Джулиан:

— Хелл сказала тебе замолчать, Виктория, вот и ЗАМОЛЧИ!

И тут, около «Гуччи», Лидия, открыв дверцу, на полном ходу пытается выскочить из машины, Виктория и я хохочем, Крис насыпает на ключ хорошую дозу кокса, а строгость улицы Сент-Оноре вдруг вызывает у нас тайный стыд. Я закуриваю «Лаки страйк», паршивые сигареты, которые мне впарили в «Куине», и вдруг на меня снисходит откровение, которое сразу все убивает, я абсолютно уверена, что ничего подобного уже никогда не будет: ЕСЛИ БОГАТЫЕ НЕСЧАСТЛИВЫ, ЗНАЧИТ, СЧАСТЬЯ НЕ СУЩЕСТВУЕТ.

Вандомская площадь, мы кубарем выкатываемся из машины, не обращая ни малейшего внимания на то, как на нас смотрят стоящие у подъезда водители отеля. Я спокойно прохожу через крутящуюся дверь, ни один мускул не дрогнул на лице швейцара, когда Крис назвал ему номер апартаментов и фамилию, они прозвучали как пароль: Дерек Делано.

Музыка в лифте ненадолго сдерживает наше шумное оживление. Но в коридоре я кричу, что Матисс на стене — подделка и что нам на все наплевать.

Мы входим в один из самых дорогих апартаментов гостиницы: вид трехсот квадратных метров с позолотой, с паркетом, зеркалами и видом на Вандомскую площадь меня потрясает.

Нас принимает служитель хозяина, его зовут Мирко, и он сообщает нам, что Дерек Делано спит и будить его не следует. Потом он открывает стоящую на низком столике шкатулку с монограммой. Никогда в жизни я не видела столько кокса. Пока он разминает комочки кредитной карточкой, у меня есть время разглядеть его. Он УЖАСЕН: размытые голубые глаза без зрачков, здоровенные бицепсы, гримаса на лице, неясная речь — он проглатывает половину слов и обходится без глаголов.

Мы садимся. Всеобщее возбуждение: Лидия старается сесть поближе к Джулиану, Виктория танцует на середине комнаты, Мирко с прежним рвением продолжает разминать кокс, а Крис ищет чистые стаканы и полные бутылки.

Где-то кружится вальс, безутешно глубок…

Я звоню в стол обслуживания, заказываю бигмак и слышу в трубке голос дежурного. Что-то жуя, он заявляет мне, что это невозможно, и тогда я несу полную чушь: прошу «Мальборо лайт», малину, «Розовый кристалл» и белую икру[26],но этого тоже нет, а что такое белая икра, они даже и не знают, и я соглашаюсь на белужью.

Мирко уже закончил разминать десять граммов кокса и, полагая, что для шестерых этого вполне достаточно, встает и ставит диск Дэвида Гетты «Только немного больше любви».

Словно сердце больное, рыдает смычок…

Меня одолевают мрачные мысли. Эта веселость, это возбуждение не что иное, как результат хорошей дозы кокса, я чувствую, как напряжены мои нервы, как отчаянно колотится мое сердце, чувствую терпкий вкус во рту со стиснутыми зубами, я поднимаю глаза к небу, ища у него помощи…

И прекрасен закат, как алтарь позлащенный…

…но вижу только огромную люстру с хрустальными подвесками. Приход официанта разъясняет мою bad trip[27]:никакая белая икра мне не была нужна, я беру пачку сигарет, закуриваю и смотрю на Викторию, а она, забыв, наверное, что сейчас ее дружок Крис, грубо наседает на Джулиана. Ее лифчик вылезает из платья, оно расстегнулось в пылу борьбы, обнажив ее бедра, пожалуй, чересчур полные.

Я же не хотела приходить сюда.

Словно робкое сердце пред тьмою бездонной…

Я смотрю на Лидию, она подавленна, идол предал ее, и теперь она не знает, какому святому молиться. Обозленная, пытается завладеть вниманием Криса. Он стоит, а она, опустившись перед ним на колени, кладет руки ему на бедра и поднимает к нему взгляд. У него каменное лицо, он резко высвобождается. Мне хочется рассмеяться. Но я не смеюсь.

— Виктория, — говорю я вкрадчиво, — есть кокс.

Она вскакивает, растерзанная, почти раздетая.

— Где?

Она видит, что Мирко уже делит порошок на дозы. Перекинув ноги через поручень кресла и зацепившись за него, она падает на колени, раздирая платье, и утыкается носом в порошок. И для нее уже никто не существует. Я слышу, как она жадно втягивает его носом. Лидия присоединяется к ней, несколько минут все молчат. А они, согнувшись пополам, трудятся вовсю, и их затылки дрожат.