Их великодушие позволило нам благополучно закончить путь. Они давали обеими руками, не делили, не считали. А Эстравен также принимал данное, как лорд среди лордов или нищий среди нищих, как человек среди своих.
Для рыбаков, которые живут на краю края, на пределе обитаемой земли и слабо населенного континента, честность также необходима, как и пища. Они никогда не обманывают. Эстравен знал это, и когда через день или два они начали расспрашивать нас, косвенно и уклончиво, с должным вниманием к шифгретору, почему мы решили зимой пересечь лед Гобрин, он сразу ответил:
— Я не хотел бы избирать молчание.
— Хорошо известно, что благородные люди могут быть изгнаны, но тени их от этого не уменьшаются,— сказал хозяин трактира, второе после лорда лицо в деревне, чей трактир представлял собой нечто вроде клуба для всех жителей домейна.
— Один человек может быть вне закона в Кархиде, другой в Оргорейне,— сказал Эстравен.
— Верно, один может быть изгнан кланом, а другой — королем в Эрхенранге.
— Кброль не может сократить тень человека, как бы ни пытался,— заметил Эстравен.
Хозяин трактира выглядел удовлетворенным. Если бы Эстравена изгнал его собственный клан, это вызвало бы осуждение, но отношение к нему короля здесь не считали важным. Что же касается меня, то изгнание из Оргорейна говорило в мою пользу.
Мы не сообщили наши имена своим хозяевам в Куркарасте. Эстравен очень не хотел использования вымышленных имен, а наши настоящие имена раскрывать было нельзя. Ведь не только кормить Эстравена, давать ему одежду и кров, но просто говорить с ним — преступление. Даже в отдаленной деревушке на берегу залива Гутой имеется радио, и жители не смогут отговориться незнанием приказа об изгнании. Только подлинное незнание имени гостя может служить каким-то извинением.
Опасность, навлекаемая на жителей деревни, с самого начала угнетала Эстравена. На третью ночь нашего пребывания здесь он пришел в мою комнату, чтобы обсудить дальнейшие действия.
Кархидские деревни напоминают древние замки Земли: в них мало или вообще нет частных домов. Но в высоких зданиях очага, Высшем Доме, каждый из пятисот жителей мог пользоваться уединением в комнатах, к которым вели древние коридоры со стенами в три фута толщиной.
Нам отвели комнаты на третьем этаже Очага. Я сидел в своей комнате у огня.
Жарко пылал торф из Шенвейских болот, распространяя сильный аромат* когда вошел Эстравен. Он сказал:
— Нам нужно уходить отсюда, Дженри.
Я помню, как он стоял в тени, босой в меховых брюках, которыми снабдил его лорд.
У себя дома и в том, что они считают теплом, кархидцы часто ходят босиком и полуодетые. За время пути Эстравен утратил свою гладкость и полноту, которые составляют отличительные черты физиологии гетенианцев. Он был очень худ, а лицо его было обожжено морозом, как огнем.
— Куда?
— На юго-запад, я думаю. К границе. Нам прежде всего нужно отыскать передатчик, и достаточно мощный, чтобы связаться с вашим кораблем. После этого мне предстоит отыскать укрытие или временно вернуться в Оргорейн, чтобы не навлекать преследования на тех, кто помог нам.
— Как вы вернетесь в Оргорейн?
— Как и раньше — пересеку границу. У орготов ничего нет против меня.
— Это не ближе, чем в Сассиноте.
Я моргнул. Он улыбнулся.
— Около ста пятидесяти миль. Мы прошли больше и в худших условиях. Здесь есть дороги, нам могут даже помочь с транспортом.
Я согласился, но перспектива нового зимнего путешествия угнетала меня. К тому же это было путешествие назад к проклятой границе, куда уйдет Эстравен и оставит меня одного.
Я подумал немного и, наконец, сказал:
— Есть одно обязательное условие, которое Кархид должен будет принять перед грядущим вступлением в Экумен. Аргавен должен отменить ваше изгнание.
Он ничего не сказал, но стоял, глядя в огонь.
— Я настою на этом,— добавил я.
— Спасибо, Дженри.
Голос его теперь был очень похож на женский. Он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Но не думаю, что я смог скоро увидеть свой дом. Двадцать лет я провел в изгнании. Приговор короля немного добавил к нему. Я позабочусь о себе, а вы — о себе. Это вам придется делать одному. Как можно быстрее вызовите корабль. Потом можно будет подумать и обо мне.
Мы еще два дня оставались в Куркарасте, отъедались и отдыхали. Мы ждали снегоочиститель, который мог бы подвезти нас на юг. Хозяева просили Эстравена рассказать, как мы шли через лед. Он рассказывал как человек, знакомый с устной традицией, так что рассказ превратился в сагу, полную традиционных выражений и даже эпизодов, но точную и ясную, от серного огня и тьмы между Дрампером и Дроменголом, до кричащих порывов бури, которые врываются в залив Гутон из горных ущелий, с комическими вставками, вроде падения Эстравена в пропасть, с мистикой, когда он говорил о звуках и молчании льдов, о бестеневой погоде, о вечной тьме. Я слушал, как зачарованный вместе с остальными, не отрывая взгляда от смуглого лица друга.