Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II

Если бы не Лунчэн, возможно, он и не смог бы стать лучшим на встрече в Линшане. Пожалуй, без этого клинка его ждала судьба никому не известного заклинателя средней руки, по жизни несущего на своих плечах груз несбывшихся надежд и нереализованных амбиций[191.6].

Когда Сюэ Мэн был в трезвом уме, он из гордости и желания сохранить лицо не мог заставить себя сказать Мо Жаню слова благодарности, хотя на самом деле все это время чувствовал себя очень неудобно... Каждый день, начищая Лунчэн, он думал об этом, и от этих мыслей его грудь переполняли весьма противоречивые чувства.

После того как Сюэ Мэн, вернувшись из ордена Жуфэн, узнал о том, что именно Мо Жань спас его от Сюй Шуанлиня, его моральные страдания усилились многократно, а когда он услышал, что о Чу Ваньнине и Мо Жане по-прежнему нет никаких вестей, то просто разрыдался в голос. Все решили, что молодой господин плачет только из-за беспокойства за своего Учителя, но лишь сам Сюэ Цзымин знал, что той ночью, лежа на больничной койке, глядя в темноту невидящим взглядом, крепко сжав в руках свой Лунчэн, он хрипло сказал:

— Брат, прости меня...

Где ты?.. С тобой и Учителем… все в порядке?..

Мо Жань лишился дара речи, и не в состоянии сделать даже шаг, замер на месте словно деревянный истукан.

Прошлые события, подобно бурному потоку, стремительно проносились у него перед глазами.

Он вспомнил, как в прошлой жизни Сюэ Мэн в одиночку поднялся на Пик Сышэн и, стоя посреди холодного и обезлюдевшего Дворца Ушань, с покрасневшими глазами допрашивал его о местонахождении Чу Ваньнина.

Сюэ Мэн сказал ему тогда:

— Мо Вэйюй, обернись назад…

Мо Жань вспомнил о том времени, когда он стал Наступающим на бессмертных Императором, и Сюэ Мэн с Мэй Ханьсюэ совершили покушение на его жизнь. Тогда, среди белого дня Мэй Ханьсюэ преградил ему путь, а Сюэ Мэн, с перекошенным от ярости лицом и проклятиями на губах, вонзил в его грудь свою саблю, подняв кровавую бурю.

Тогда Сюэ Мэн крикнул ему:

— Мо Вэйюй, никто не спасет тебя. В этом мире нет тебе места!

Воскрешая в памяти дела давно минувших дней, Мо Жань вспоминал те ненависть, гнев и пыл, с которыми он и Сюэ Мэн танцевали свой танец дракона и змеи[191.7].

Он вспомнил и тот день, когда Чу Ваньнин умер. Тогда Сюэ Мэн вскочил и, взревев, будто смертельно раненый бык, бросился на него и придавил к стене. От ярости и боли вены вздулись на его шее, и он взвыл словно загнанный зверь:

— Как ты можешь говорить, что он не спас бы тебя?!.. Как можешь говорить, что он не спас?!

Это был лишь миг — в яркой вспышке света все эти воспоминания промелькнули перед его глазами.

Может быть, Мо Жань так глубоко ушел в себя, что эта ситуация вдруг напомнила ему о самом раннем, затерявшемся с годами в лабиринтах памяти, неясном воспоминании.

Он увидел двух подростков. Один из них был ужасно тощим, съежившимся от страха, словно привыкшая к побоям бродячая собака. Испуганно забравшись с ногами на стул, он сидел, обхватив руками колени, и боялся лишний раз двинуться. Конечно же, это был он сам.

Вторым был юноша с лицом как снежно-белый нефрит, прелестный, несмотря на всю свою надменность, похожий на гордого и ослепительно прекрасного маленького павлина с ярким оперением. С изумительной красоты саблей за поясом, одной ногой опираясь на соседний стул, он стоял перед ним, не сводя с него пристального взгляда круглых, как пуговицы, черных глаз.

— Мама сказала, что я должен навестить тебя, — проворчал юный Сюэ Мэн. — Говорят, ты и есть мой двоюродный старший брат?.. Однако выглядишь ты как-то уж слишком убого.

Мо Жань не издал ни звука, только наклонил голову еще ниже. Он не привык к тому, чтобы кто-то так пристально вглядывался ему в лицо.

Сюэ Мэн спросил:

— Эй, как тебя зовут? Мо… как-то там... Мо... как тебя? Просто скажи мне, я не помню.

— …

— Я же тебя спрашиваю, почему молчишь?

— …

— Ты что, немой?!

Задав вопрос третий раз и не получив никакого ответа, юный Сюэ Мэн зло рассмеялся:

— Должен сказать, что меня вполне устраивает, что мой двоюродный старший брат молчаливый и такой покорный, что слова поперек не скажет, но что ж ты такой худой и мелкий? Ветер дунет и тебя унесет, а мне потом позориться, что у меня двоюродный старший брат такой слабак. Смех да и только!

Мо Жань опустил голову еще ниже, не желая обращать на него внимания.

И тогда, в тишине перед его глазами вдруг замаячило что-то ярко-красное. Грубиян, всучивший ему этот яркий предмет, практически воткнул его ему прямо в нос. Ошарашенный Мо Жань окаменел от неожиданности, а потом до него дошло, что испугавшей его вещью была связка танхулу[191.8].

— Это тебе, — сказал Сюэ Мэн. — Все равно я столько не съем.

Кроме засахаренного боярышника Сюэ Мэн принес с собой еще коробку сладостей и небрежно оставил ее на столе, словно бросив подаяние нищему. Но Мо Жань с глупым видом смотрел на это богатство, про себя думая, какой же этот парень щедрый и великодушный. Прежде, даже когда он, стоя на коленях, просил милостыню, никто не хотел подавать ему так много всего и сразу.

— Я… это…