Харбин

– Тем не менее… – промокнув лицо носовым платком, произнес председатель. – Вы были знакомы со многими питерскими художниками, так ведь? Насколько мне известно, вашим педагогом в академии был сам Василий Васильевич Кандинский…

При упоминании этой фамилии у Александра как-то нехорошо трепыхнуло в груди. Кандинский уже несколько лет жил в эмиграции, поэтому получалось, что прошлое Болохова так или иначе было связано с именем врага советской власти. Именно врага, потому как партия давно назвала русскую эмиграцию своим главным врагом. А он-то в своих анкетах писал, что чист перед партией, что у него с прошлым нет ничего общего, а тут получается, что его учителем был враг. Выходит, он врал, когда заполнял такие анкеты? Выходит, партия зря ему так доверяла?

– Товарищ Менжинский, но ведь это было так давно… При этом кто же знал, что тот человек окажется…

Он не договорил. Он просто не мог назвать своего любимого Василия Васильевича тем словом, о котором разве что грудной ребенок не знал. Это было страшное слово, и даже не слово, а свинцовая пуля, которая находилась в постоянном полете, отыскивая свою цель. «Враг!» звучало как «Пли!» Скажи так – и пуля тут же окажется в чьем-то сердце.

– Да-да, конечно… – подтвердил Менжинский. – И все-таки, Александр Петрович, он был вашим учителем…

Снова трепыхнуло у Болохова в груди. На этот раз он испугался не за себя. Да неужто?.. Неужто его хотят заставить убить старика Кандинского? Но это же кощунство! Разве можно так?.. Это же имя! Это русская слава! Поднять на него руку – это то же самое, что поднять ее на своего родного отца…

Менжинский, будучи человеком прозорливым, тут же по выражению лица Болохова догадался, о чем тот подумал.

– Успокойтесь, голубчик, – попросил он. – Мы вовсе не собираемся мстить этому человеку. Да, он не принял советскую власть, но он не стал раздувать меха, попав за границу. Это я так, образно. Но вы меня понимаете… Я говорю о том, что он не занимается злопыхательством. Однако есть дичь помельче, а вот шума от нее, как от настоящей… Я говорю о некоторых ваших бывших товарищах по академии, которым удалось обманным путем выехать за границу и не вернуться назад. Да Бог с ними, пусть бы не возвращались, но зачем клеветать на советскую власть? Тут и без них шума вокруг нас хватает… – Менжинский налил в стакан воды из графина и сделал глоток. – В общем, на днях меня вызвал товарищ Сталин и выговорил за то, что, выражаясь его словами, наша контора плохо реагирует на антисоветские выпады со стороны белой эмиграции… Вы, говорит, привыкли стрелять только по крупным мишеням, но этого недостаточно. Ведь существуют еще и мелкие сошки, которые не меньше портят нам жизнь. Хватит, говорит, с этими клеветниками миндальничать… Подумаешь, великие ученики великих мастеров! Насрать, мол, на них. Мы своих, говорит, великих вырастим, а те пусть заткнутся. Так что вот такие дела… Ну как, Александр Петрович, вы готовы выполнить задание партии? – глядя Болохову прямо в глаза, задал он вопрос.

Вот так, ничего нового: дальняя командировка, наган, очередная жертва. Сколько их уже на его счету! А сколько еще будет?.. Ведь пока где-то в какой-то точке земного шара существуют люди с иными взглядами, с иными амбициями, партия и дальше будет требовать от чекистов решать эти вопросы репрессивными методами. Здесь два пути. Первый – это заманить потенциального врага на его бывшую родину, где дальнейшую его судьбу решит революционный суд. В случае же, если тот вариант не удастся – просто уничтожить его. Увы, чаще приходится выбирать второй путь, потому что решать сверхзадачи бывает гораздо труднее, чем вытащить из кармана револьвер.

Но кто же на этот раз? Неужели и впрямь кто-то из моих знакомых? – удивился Александр. Вот бы узнать, кто это… Впрочем, об этом ему скажут позже, а теперь он должен дать свой ответ товарищу Менжинскому. Но что он мог ответить ему? Сказать «нет», сославшись на то, что у него не поднимется рука на бывших своих товарищей, значит подписать себе приговор. Коль за дело взялся сам Сталин, о котором ходили недобрые слухи и которого многие считали причастным к смерти вождя, то дело точно пахнет керосином. Ладно, мол, соглашусь, а там будь что будет. Сама жизнь подскажет ему правильный ответ. Но это будет последнее его задание. Все, хватит. А то ведь чем дальше в лес, тем больше дров. Глядишь, скоро своих начнем стрелять. Вон ведь как передрались старые большевики после смерти Ильича! Каждому хочется занять его место. Раньше-то без партийных группировок не обходилось, а теперь и вовсе полный раздрай. Дошло до того, что Троцкого, этого второго после Ленина человека в партии, собираются вышвырнуть за границу. Ну, точно пауки в банке – не меньше. А что еще будет?..

Болохов хорошо знает историю, и ему порой кажется, что Октябрьская революция в точности начинает повторять собой Великую французскую. Там тоже сначала рубили головы врагам, затем близким врагов, дальше соседям этих близких, а в конечном счете, на эшафот отправили поочередно самих вождей революции.