Харами

Но от тряски за плечо пришлось открыть глаза. Врать себе бесполезно: пару секунд я не мог сообразить, где нахожусь — это точно. Сыро, запах специфический, и шум по крыше оглушительный. Но ведь за шиворот не течет и насквозь не продувает. А надо выходить. Чего трясли-то? Моя смена, оказывается, подошла. Папен, негритенок этакий, по моим же часам, которые собственно говоря, я ему для этой цели и вручил, меня же на подъем и вызывает. Минута в минуту!

Да, исполнительный товарищ — надежда нашей батареи. Когда они с Романцевым друг друга увидели, аж затряслись. Оказывается, земляки — их родные леспромхозы рядом расположены.

— Рамир! — закричал Папен.

— Папен! — закричал Романцев.

Вот те на! А я-то думал, что новое имя Попову придумал. А он оказывается давным — давно Папеном стал, оттого никак на мои слова тогда и не отреагировал. М-да, промашечка небольшая вышла… Ну да ничего. Зато с Романцевым Толей определились: Толя — слишком фамильярно, Романцев — слишком официально, а вот Рамир… Рамир — это в самый раз! Это то, что надо.

Все это промелькнуло у меня в мыслях за ту минуту, что я вставал, застегивал бушлат и добирался к выходу через сваленные в кучу тела. Но только когда я выглянул наружу, тогда понял, что сегодня непогода несколько разыгралась.

Ливень лупил такой, что я промок в своем бушлате за несколько минут пребывания под открытым небом до нитки! В сочетании с порывами ветра, почти сбивавшими с ног, создавалась полная иллюзия океанского шторма, как это обычно снимают в фильмах о кораблекрушениях. Да еще приходилось искусно лавировать между полузатопленными траншеями и стрелковыми ячейками. Стоило оступиться, и мои ноги очутились бы по колено в воде. А это кранты, только заболеть мне еще не хватало. Пока же, тьфу — тьфу, ни одна зараза меня не беспокоила. Даже живот ни разу еще не болел, хотя хавал я всякой дряни предостаточно.

Организм, похоже, мобилизовался, прекрасно понимая, что помочь я ему при всем желании все равно ничем не смогу.

Хорошо, что на полпути до точки дежурства меня перевстретил лейтенант Маркелов — два метра в высоту, метр в ширину, и со своего барского плеча кинул мне огромного размера ОЗК. Я немедленно нырнул под защиту резины, а Маркелов, пожелавший мне спокойной смены, гигантскими прыжками поскакал в свою землянку. Мне оставалось ему только позавидовать: сейчас он зайдет в штаб, где сухо и тепло, где есть чай и хлеб с маслом, закусит и рухнет дрыхнуть.

Собственно, чему удивляться — ведь я как раз его и менял. Я сам и выбрал себе время с трех ночи до десяти утра. После десяти все уже просыпались и начинали шарахаться по лагерю. Как такового наблюдения уже не было. В это время я шел спать. Это было необыкновенно удобно тем, что так я как бы выпадал из-под организационных мероприятий нашего верховного командования.

Когда с вечера Скрудж бегал и проверял посты, совещался с командирами взводов и прочими официальными лицами, я отдыхал перед ночным дежурством. Когда же выспавшийся к утру командир блока заворачивал организационно-хозяйственные идеи, я отдыхал после ночного дежурства. А в это время за все отвечал Вася. Впрочем, как с ног до головы кадровый офицер, он от ответственности и не отказывался — и рулил, и разруливал. Я лишь помогал по мере сил и возможностей. Ну плюс еще выполнял обязанности интересного и остроумного собеседника. Разве этого мало?

Добравшись до пункта назначения, я в первую очередь осмотрел состояние минометов. Слава Богу, стволы были закрыты чехлами, прицелы — собственными футлярами, а мины надежно лежали в ящиках, поставленных на камни. Мы как-то сразу сообразили, что даже опосредованный контакт с мокрой насквозь почвой весьма губительно скажется на состоянии пороха в дополнительных зарядах к минам. Запасные основные заряды Вася вообще таскал чуть ли не в карманах.

Ну что же, сам-то я выполз. А где мои бойцы? Должно было быть двое — по одному на миномет, так, на всякий случай. Стараясь ступать только по траве, я начал поиски. Ага, одну фигуру удалось увидеть сразу — закутанный в плащ-палатку человек кого-то мне напомнил. Я тронул его за плечо. Плащ-палатка зашевелилась, из-под нее выглянула чумазая небритая морда Бабаев. Я успокаивающе похлопал его по спине, и он снова спрятал свою голову, как черепаха в панцирь.

Второго я что-то не видел. По моим расчетам, стоять на вахте должен был сержант Крикунов. М-да, трудновато выволочь это чудо из теплой землянки под такой ливень. Устроились они там весьма неплохо. На ящики с минами накидали откуда-то внезапно появившиеся шинели, добавили плащ-палатки, что вовсе было удивительным, армейское одеяло, и уютные лежанки были готовы.

Ну что ж, надо прекращать наглое игнорирование воинского долга. Я направился к сержантской палатке и протиснулся внутрь. На душе у меня отлегло — никаких особых усилий по поддержанию дисциплины прилагать не придется: Крикунов самостоятельно поднявшись, тупо смотрел на меня.

— В чем выйти, товарищ лейтенант, — спросил он своим проржавевшим голосом; как несмазанные петли скрипнули. — Промокну же насквозь.