Харами

Папен вопросительно уставился на нас. Вася жестом посадил его на сваленные в кучу броники, и начал инструктировать. Сержант послушно, как дрессированный слон, качал головой, но запоминал ли он хоть что-нибудь из сказанного, сказать было трудно. Внезапно Вася умолк, и попросил Папена повторить последнее предложение. Папен покряхтел, но общий смысл передал верно. Тогда Рац задал ему еще пару вопросов, и тоже получил достаточно вразумительные ответы.

Мы переглянулись, и я поднял вверх большой палец.

— Тогда так, — сказал Вася, — завтра рано утром выдвигаетесь. И не позже 12 часов должны быть здесь… Часы есть?

Папен развел руками. Вася поморщился:

— Ладно, дам свои. Пока свободен.

Я напомнил Рацу о предстоящем вечернем рауте.

— Да помню я, помню! Опять пешком тащиться…

— Хинкал. Водка. Молчанов. — Это уже я практически цитировал братьев Стругацких и их чудесную повесть «Понедельник начинается в субботу».

Вася тоже читал эту книгу, но очень давно. Поэтому юмора не оценил, а повернулся на другой бок и снова засвистел носом. Я же полез наружу позагорать.

Блокпост жил обычной утренней жизнью. Орал прапорщик; с топотом носились пехотинцы; загорали зенитчики, делал дыхательную гимнастику Косач. Верхушку горы, где обитали небожители Поленый и Маркелов, привычно окутывал туман.

Я расстелил бушлат и улегся на живот, подставив спину для обработки ультрафиолетовым лучам.

— Пора, — потрепал меня за плечо Вася.

В палатке было сумрачно, в нее осторожно пытались пробраться языки тумана. Я спросил, сколько времени, и прищелкнул языком:

— Слушай, а как же мы вернемся? Ведь это с ночевкой надо?

— Я договорился с Лебедевым. У нас Логвиненко зайдет, посмотрит. Ему пару раз за ночь зайти не трудно. Он все равно ночью не спит.

— А почему это он ночью не спит?

— Во-первых — «сова». А во-вторых, за день так высыпается, что ночью уснуть уже не может… Да ладно тебе, заладил — почему, почему? Хочешь оставайся!

Ну уж дудки! Оставаться я не хотел. Мне желалось в теплую, дружескую атмосферу хорового пения и спиртных напитков, остроумия и веселья. Торчать одиноко всю ночь на знакомом до боли душевной пятачке я не желал. В то, что на нас нападут, как-то никто уже не верил. Причем трудно сказать — почему? Олимпийское спокойствие шло откуда-то сверху, а там, понятное дело, виднее, поэтому нижние чины, и мы в том числе, почувствовали некоторую расслабленность.

Ходить друг к другу в гости становилось хорошим тоном. В частности, третий блок и ПХД активно обменивались дружественными визитами; а мы — чем хуже? — налаживали постоянные контакты с блоком вторым. Лебедев никуда не ездил, потому что ему и здесь было хорошо. Как я чувствовал, они с Косачем спелись ни на шутку, и им вдвоем было хорошо друг с другом…

Ну что же — раз отпустили, надо идти. Я надел бронежилет, взял автомат, и отправился вслед за Рацем к нашему импровизированному КПП. Вася успел проинструктировать Солоху о том, что и как тому надо делать в случае чего, и мы пошли вместе с легким сердцем. При чем через некоторое время сообразили, что автоматически идем в ногу, хотя под ногами было довольно много самых разных камней. Я засмеялся.

Спуск занял у нас несколько больше времени, чем обычно. Дело в том, что по дороге мы обнаружили маленький огородик. Он находился несколько в стороне от привычных, наезженных и нахоженных путей, а потому уцелел от беспощадного набега наших «варваров». По всей видимости, огород был посажен владельцем сгоревшего домика. Того, который мы сожгли в первые дни по приезду. И хотя культурные растения в результате таких печальных событий остались без присмотра, благодаря обильным осадкам, теплому воздуху и жаркому солнцу, они более — менее выросли.

Мы с Васей внимательно осмотрели весь участок, радостно восклицая при каждом новом обнаруженном культурном виде: моркови, петрушке, свекле, луке. Я наткнулся даже на картофель. И горько усмехнулся — вездесущий и неистребимый колорадский жук деловито пожирал листья.

— И сюда забрался, сволочь! — вслух сказал я.

— Кто сволочь? — спросил Вася.

Я показал ему вредителя. Рац засмеялся.

— Надо будет потом Папена сюда прислать.

— Слушай, давай лука надергаем, и Игорю принесем! И петрушки. И морковки… Что мы, в самом деле, как бедные родственники ходим?

Мы нарвали столько, сколько могли унести в карманах, и отправились дальше очень довольные собой. Конечно, если бы мы и ничего не принесли, Молчанов бы тоже нас не выгнал. Но прикалывался бы долго. А теперь и мы могли кое-что ответить. Кроме того, где-то в глубине души теплилось радостное предвкушение — что принесут участники «похода за зипунами»?

Звучит несколько странно, но никакого беспокойства мы не испытывали. За эти недели в той стороне, куда отправились наши бойцы, мы не видели ни одного чеха. Как-то и в голову не приходило, что они могут скрытно перемещаться, так, что мы их не видим; сидеть днем в этих самых кошарах. Да мало ли!