Харам, любовь…

– Суки, картошку сожрали, пустая сковородка! – возмущалась Патимат пять минут спустя в нашей комнате.

– А Юльку Тагир схватил, когда она в туалет шла! – поделились впечатлениями мы.

– И чего? – ахнула Патимат, прижимая ко рту ладонь.

– А я заорала: «Я ссать хочу, обоссусь сейчас!» – похвасталась Юлька.

– И чего, отпустил? – удивилась Патимат.

– Отпустил! – похвастались мы. И дружно заржали. Урчали животы, скручивались от голода и смеха.

– Ночи огня –а – а – а! – доносилось из коридора, – В сердце тоска! Не уходи –и –и-и,

Я ждал тебя!

Ежимся от холода. Включаем обогреватель. В нем загораются огненные спирали. В комнате становится тепло и рыже. Засыпаем быстро. Просыпаем поздно.

Утром в дверь постучал Хасан. Их с Хусейном выпустили.

– Мащя, что стало? – из коридора спросил ингуш.

– Что стало, что стало! – с кровати возмутилась Машка, – орали ночью, нашу картошку сожрали! Всю сковородку!

– Ах, шакал ебаный, – плюнул в сторону Хасан, – сейчас пиццу вам принесем. Мащя, ты с чем любишь – с сыром есть, колбасой есть? Хасан опускал пальцы на ладонь, перечислял начинки. Голова Хасана парит вверху дверной коробки. Рост Хасана почти два метра.

– С колбасой! И с сыром! И с грибами!

– Еще у нас чай кончился, – сообщила я, держа полуоткрытой дверь в комнату, – и тапки у тебя знакомые.

Конечно, знакомые, я их на день рождения Сереге подарила, одногруппнику. Он из дома взять забыл, а жил в далеком селе. В общежитие жили все сельские или приезжие. Городские жили дома.

– Ай, Таня, это наши дела, мужские… – не смотря мне в глаза полушепотом произнес Хасан, – а пиццу принесут сейчас. Стукнув кулаком по двери, для порядка, Хасан удалился по коридору.

Через полчаса три коробки с одуряющим запахом передал нам через дверь Иса.

– Колбаса есть! Сыр есть!

– А чего они не заходят? Через дверь передают? – спросила неопытная Юлька.

– Им нельзя в женскую комнату входить! Харам! Они же мусульмане, – объяснила Машка, закуривая.

Садимся завтракать. Греем руки, положив их на горячие коробки. В комнате холодно, отопления мало дают. Обогреватель не спасает.

– Светка! Светка с Амирханом под ручку идет! – кричит Машка, врываясь в комнату. Дверь крякает. Мы вздрагиваем.

Наша Машка, как слон. Ходит, тяжело вдалбливая кроссовки в пол, как бы обозначает себя в пространстве. Дверь не открывает – откидывает. Не говорит – орет! Не улыбается – ржет, демонстрируя крепкие кривые белые зубы!

Патимка – другая, как пчела. Делает все быстро, беззвучно. Матерится виртуозно. Отличница!

– Чего? – ахаю я.

– К окну подойди! К окну!

Я кузнечиком прыгаю на подоконник – застывшие потеки краски впиваются в колени, отодвигаю желтые нитяные занавески – Патя привезла из дома, для уюта. Из окна дует. Точно! Идут!

– Патимка, иди сюда! Иди-иди…

Патимка тоже забирается на подоконник. Патимке тяжело – жопа у нее большая, студенты и даже преподаватели сворачивают шеи.

– Вот же ж блядь! Вот дура!

Светка вышагивает гордо. Струя белых волос плавно переходит в тонкие длиннющие ноги, обтянутые узкими джинсами. На ней кожаная куртка. Натуральная! Как красиво! Как дорого! Амирхан ведет ее под руку медленно и спокойно. Амирхан не смотрит ни на кого, даже на Светку. Амирхан смотрит куда-то вдаль. Воздух вокруг них густой, терпкий… На асфальте блестят застывшие лужи, сверкают гранями трещин. Солнце злое и холодное, даже на вид. Я поежилась. В комнате холодно, на улице холодно.

– Какая она красивая! – восхищается пчелка – Патимка.

– Красивая, но блядь! – припечатываю кузнечик – я.

– Да ты на рожу ее посмотри! Красивая! – язвит слон – Машка. Если честно, то Светка не такая уж и красивая. Издалека кажется, что сильно красивая – волосы, ноги. А близко – нет. Глазки мелкими прозрачными камушками, бледная полоска губ на узком лице. А подбородок как бы выступает вперед. А вот Амирхан красивый. Как из кинофильма!

Патимка, как будто прочитав мои мысли, шумно вздыхает. Красивый! Но нельзя. Харам!

Сразу понятно, что в дверь стучится именно Титюшкина. Мелкие и настойчивые бусины ударов, припадочно дергается дверная ручка. Вот дура! Надо открыть – Титюшкина – староста нашей группы. Машка закатывает глаза и впускает Титюшкину в комнату.

– Видели, видели? – врывается староста, – Светка!

От новой сплетни Титюшкину немного трясет, как будто к ней подключили электричество, глаза блестят. Как только в людях помещается столько любопытства? Наверное, другого настолько мало, что, как в пустую бутылку на базаре, попадает всякая грязь.