Характерник

Как только наши штурмовики открыли ворота, туда без лишнего шума проникли первые отряды, расходясь вдоль стен в обе стороны, за ними другие, полк за полком. Поднявшие тревогу татары уже не могли помешать казацкому воинству, началась ночная рубка саблями, ножами, копьями, почти вслепую, по едва видимым контурам. Чтобы как-то различить своих, казаки кричали "Гайда", татары - "Алла", но сумятицы хватало, путали и били своих. В рукопашных схватках сказалось наше преимущество в численности и боевом мастерстве каждого воина, к рассвету казаки преодолели основное сопротивление противника у стен и казарм. Бои перешли на улицы и дворы, во второй половине дня наши бойцы завершили полное уничтожение татарского воинства, как всегда, пленных не брали.

Ночной бой принес многочисленные потери у нас, погибли от рук врага и потери крови от резанных и колотых ран около тысячи воинов, раненых вдвое больше. Спасли только четверть, слишком тяжелые увечья, хотя всеми силами боролись за жизнь каждого. Простояли в крепости почти неделю, дожидались окончания дождей, да и раненым дали возможность немного поправиться, набраться сил перед трудной дорогой по размякшему грунту. Добирались домой две недели, тянули застрявшие в грязи повозки, наш обоз растянулся на добрые две версты. В конце ноября, спустя почти два месяца после выхода в поход, наконец подошли к Сечи, грязные, усталые, потеряв половину своих товарищей. Но боевой дух не потеряли, среди казаков нет и следа уныния, только радость от завершения трудного пути и победы над врагом, да и дуван выдался неплохим.

После круга с раздачей доли каждому семейных казаков отпустили в долгий отпуск, на всю зиму, меня тоже, чем с удовольствием воспользовался. Год у меня выпал трудный, почти половина его прошла в разъездах, сначала с посольством, затем в осеннем походе, накопилась усталость, как физическая, так и душевная, из-за волнений и переживаний. Дома больше отдыхал, работы не очень много, Катя сама справилась с уборкой урожая на нашем огороде, другими хлопотами в нашем разросшемся дворе. Прикупила еже живности, теперь у нас в хозяйстве четыре лошади, у Каурки, Катиной кобылы, стригунок, две коровы, одна из них отелилась, три хряка, десяток овец, кур с два десятка. Сама Катя довольна, в ней даже появилась какая-то жадность к работе, не может сидеть праздно ни минуты. При том еще у нее остаются силы на наши бурные ночные занятия, с великой охотой и выдумкой. Нередко поражаюсь, откуда в Кате столько энергии, на все ее хватает.

Помогаю жене в домашних делах, ухаживаю за скотиной, купил телегу, с впряженной Кауркой привез дрова, камыш на растопку, корм животным, собираю сушняк и кизяк, не чураюсь "женских" работ - готовлю кушать, убираюсь дома, играюсь с дочерью. В первое время Катя недоумевала, у казаков подобное не принято, а потом привыкла, я ведь особенный, не обычный казак. Вновь приступил к лекарству, пользовал всю округу, ко мне стали привозить больных из других паланок (округов) Запорожья, даже из Полтавы, слава обо мне дошла и к ним. Принимаю их в бане, но планирую в следующем году пристроить к дому отдельную комнату для таких нужд, пациентов у меня много, даже иногда ждут очереди в доме.

Много времени уделял нашей дочери, Лизе скоро годик, уже пытается вставать на свои ножки. Смастерил ей подобие манежки из веток кизила, теперь она встает и ходит вдоль стенки, держась своими еще слабенькими ручками, устает и падает на попу. Вырезал ей игрушки и куклы, разукрасил в разные цвета красками из трав и ягод, луковой шелухи, теперь дочь с увлечением ими играется, берет на зубок. Ухаживаю и за Катей, она уже на сносях, берегу ее, трудную работу беру на себя. Так в домашних заботах встретил с семьей Рождество, за ним Крещение, масленницу, весной перед Пасхой родился сын. Роды прошли легко, после недолгих схваток появился на свет наш второй малыш, окрестили его в церкви Петром. Мальчик спокойный, почти все время спит, ночью особо не беспокоит мать. С молоком у Кати трудностей нет, она кормила до родов Лизу, а теперь обоих малышей, не стала отрывать дочь от груди, молока хватает.

За зиму не раз навещал своего наставника, он заметно сдал, двигался уже не так уверенно, появилась дрожь в руках. Заметив как-то мой сочувственный взгляд, он грустно улыбнулся, а потом сказал:

- Да, Ваня, приходит мой час. Но я ни о чем не жалею, жизнь прожил по правде, мне не зазорно смотреть людям в глаза. И тебе того же завещаю, кривдой счастье не поимеешь. Когда я помру, похорони меня, Ваня, на высоком берегу, буду смотреть оттуда на Днепр, с ним прошла моя жизнь, останусь и после.

После замолчал, смотря куда-то вдаль, возможно, вспоминал свою долгую жизнь, потом добавил: