Хаос (ЛП)

Нет, может — единственное, что может сделать это еще хуже, это то, что я, блядь, плачу.

Я сдерживаю эмоции и заканчиваю выплескивать все свои коктейли, кладу руку на сиденье унитаза и опускаю лоб на локоть, потому что слишком истощена, чтобы стоять, слишком упряма, чтобы лечь, и слишком смущена, чтобы позволить Шону держать меня.

— Ты можешь встать?

Я пытаюсь сказать «нет», но вместо этого меня снова тошнит. Моя голова кружится все быстрее и быстрее с каждой секундой, и, в конце концов, я начинаю всхлипывать в унитаз, который не стоит на месте. Мои руки словно лапша, швыряющая меня из стороны в сторону, в то время как все содержимое желудка подпрыгивает к горлу.

— Я отнесу тебя наверх, хорошо?

Кто-то, похожий на меня, бормочет что-то неразборчивое в ответ. Потом я чувствую Шона под своей щекой и его голос в моем ухе. Я начинаю смутно осознавать, что плыву. А потом просто темнота.

Утром я не помню, как забралась в свою койку, а Шона нет рядом, чтобы спросить, да я бы и не спросила, даже если бы могла. Я лежу под простынями, которые пахнут так же, как он, и мечтаю умереть. Пить слишком много — это одно. Слишком много пить, бросаться на Шона, приставать к нему в автобусе, а потом выблевывать перед ним свои кишки?

Я закрываю глаза и притворяюсь, что все это был плохой сон, но черная дыра, которая расцвела в моей голове, кричит об обратном. Она болезненно засасывает мой мозг, глазные яблоки, барабанные перепонки, как будто ей нужно поглотить все содержимое моего черепа, прежде чем сможет вырваться и засосать остальной мир в свою тьму.

Мои ноги отяжелели, когда я перебрасываю их через край койки и ставлю на ледяной пол. Смотрю вниз на свои носки со звездным принтом, представляя, как Шон несет меня сюда, снимает мои ботинки, укладывает меня в кровать… и качаю головой на свое идиотское поведение — так называемая рок-звезда, которая думала, что может тусоваться с рок-звездами.

Я потираю лицо рукой и по очереди засовываю ноги в ботинки. Затем пытаюсь расчесать волосы пальцами, сдаюсь и провожу пальцами под глазами, чтобы убрать тушь. С каждым шагом вниз на нижний уровень в голове словно стучит отбойный молоток, и я молюсь, чтобы на кухне был хоть какой-то кофе, потому что в противном случае я лягу на пол и просто умру.

Как только спускаюсь с последней ступеньки, до меня доносится запах жареных бобов, но мой мозг слишком возбужден, чтобы понять, что это значит. Я следую за запахом, как измученная ищейка, таща свою жалкую задницу к нему, пока не выхожу на кухню и не встречаюсь взглядом с ярко-зелеными глазами.

Потому что, очевидно, унизить себя прошлой ночью было недостаточно. Теперь мне нужно восстать из мертвых с мозгами, пульсирующими в ушах, волосами, похожими на что-то прямо из фильма ужасов с рейтингом «Б», и моим мятым платьем, все еще на десять размеров меньше приличной длины.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Шон, как будто это не написано у меня на лице.

Плюхаюсь в кресло за угловым столиком и тут же проклинаю себя за это, когда молнии бьют в глаза. Я шиплю проклятие и прячу лицо в темноте локтя.

У меня есть два варианта. Я могу повести себя, как взрослая, и извиниться за то, что присосалась к его лицу, пообещать, что это больше не повторится. Или…

— Что случилось прошлой ночью? — Я стону в свою руку, когда слышу, как он садится напротив меня и пододвигает чашку кофе в мою сторону.

Когда Шон не отвечает, я поднимаю голову, чтобы взглянуть на него, и он спрашивает:

— Сколько ты выпила прошлой ночью?

Его щетина стала длиннее, отчего он выглядит еще сексуальнее и растрепанней, чем обычно. Темно-синяя футболка с изображение какой-то рок-группы свободно болтается на ключице, прошлой ночью растянутая моими безумными пальцами.

— Ну, не знаю. Пять? Шесть? — Я сажусь и подпираю лоб кулаком, чтобы привыкнуть к вертикальному положению. — Слишком много.

Шон изучает меня, потягивая кофе. Его глаза налиты кровью, как, я уверена, и мои, — признак того, что я была не единственной, кто перестарался прошлой ночью.

— Как много ты помнишь?

Всё. Я помню, как его пальцы скользили по моему животу на танцполе, как его бедра двигались вместе с моими. И я помню вес этих бедер в автобусе, то, как они качались между моими.

Это момент истины, и я лгу до конца.

— Не знаю, — бормочу я. — Я… — Бросаю на него самый растерянный взгляд. — Дерьмо. Я что, поцеловала тебя? В Mayhem?

Шон смотрит на меня, потирая мозолистыми пальцами бровь.

— Слегка.

Если это был просто маленький поцелуй, то это платье всего лишь немного коротковато.

— Боже. А что потом? Я была так пьяна, что нихрена не помню.

— Ты перебрала, — говорит он, пока я нервно выдуваю рябь в свой кофе. Затем пропускает все промежуточное и прыгает прямо в конец. — Я привел тебя сюда и уложил в постель.

Значит я не единственная, кто врет. Интересно. Я продолжаю дуть на кофе, пока воспаленный мозг пытается понять, что происходит. Шон лжет, и это либо для того, чтобы избавить меня от неловких воспоминаний о том, что я сделала, либо, что более вероятно, потому что он сожалеет об этом так же сильно, как и я.