Хаос (ЛП)

— Может быть, это справедливо для всех, — говорю я, едва замечая онемение в пальцах ног, потому что слишком потерялась в этом моменте. Мне понадобилось бы десять секунд, чтобы достать носки и ботинки, но я не хочу терять эти десять секунд с Шоном.

Он долго молчит. Долго. А потом смотрит на меня, и его зеленые глаза заставляют мое сердце биться быстрее, как всегда.

— Ты в это веришь?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Может быть.

— Ты наполовину человек?

Я чувствую, что могу найти ответ в глубине его глаз…

— А ты? — спрашиваю я, останавливая себя от поисков.

— Откуда мне знать?

— Полагаю ни откуда.

У тишины нет ответов, как и у лучей, поднимающихся из-за горизонта. Синие, розовые, пурпурные. Мы с Шоном сидим там и с удовольствием наблюдаем, как они танцуют.

— Значит ты никогда раньше не был влюблен? — спрашиваю я в воздух между нами.

Не знаю, зачем мне это знать, но сидя здесь, на крыше, когда солнце садится только для нас, я хочу знать.

— Нет. — Его ответ приходит быстро. Он даже не смотрит на меня.

— Ни разу?

Когда он, наконец, смотрит на меня, я почти жалею, что спросила.

— А ты?

Я отвожу взгляд, не давая себе времени подумать об этом.

— Нет.

— Никаких бойфрендов? У тебя наверняка были бойфренды…

— Конечно, у меня были бойфренды, — усмехаюсь я. Все еще сидя в позе гуру, я пытаюсь спрятать ноги в складках коленей, чтобы согреть их, и с треском проваливаюсь. — Просто никогда никого из них не любила, — говорю я, пытаясь засунуть ногу в противоположную штанину джинсов. — Хочешь, расскажу тебе о каждом из них? Потому что я могу…

— Нет, — перебивает Шон, подскакивая и дергая меня за перекрещенные ноги, пока я почти не опрокидываюсь назад. Мои ноги оказываются у него на коленях, и я хватаю его за плечи для равновесия, когда он обхватывает теплыми пальцами мои пальцы. Внезапно мы оказываемся в нескольких дюймах друг от друга, и когда Шон поворачивает ко мне лицом, мне некуда бежать, негде спрятаться. — Поверь мне, — говорит он, — я действительно не хочу этого знать.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В ту ночь на крыше, когда мои ноги лежали на коленях у Шона, мы говорили обо всем и ни о чем. Или, точнее, он говорил… а я просто время от времени пищала в ответ.

После того как стемнело, и он ушел, я уютно устроилась под горой тяжелых одеял и улыбалась холодному ветерку, который дул в мое открытое окно. Ночной воздух пах им или, может быть, он пах ночным воздухом, но в любом случае, я впустила его. А затем закрыла глаза, и ветер целовал меня в щеку… в нос… в губы… Мне почти удалось представить, что Шон никуда не уезжал.

Даже сейчас я все еще чувствую, как он держал мои ноги у себя на коленях, и это воспоминание было одновременно притягательным и навязчивым в течение нескольких дней, предшествовавших сегодняшнему вечеру, нашему первому выступлению в Mayhem. Мы с Шоном не оставались наедине с тех пор, как спустились с крыши. Виделись только во время групповых репетиций, и поэтому день заката кажется мне сном, фантазией. Шон снова становится Шоном, а я снова становлюсь Кит — панк-рокершей, которая неспособна на нечто неловкое, например, покраснеть, захихикать или начать вести себя как настоящая девчонка. Я гитарист, одна из парней, и сожалею, что попросила Ди сшить мне платье для сегодняшнего выступления.

В единственной отдельной комнате двухэтажного туристического автобуса группы я заканчиваю надевать его — черную миниатюрную вещь, украшенную синими английскими булавками, которые едва удерживают облегающую одежду вместе. Ди сшила его из нескольких платьев, которые уже были в ее шкафу, и хотя предупредила меня, что наряд был коротким даже для неё, мои глаза расширяются, когда я понимаю, насколько оно супер короткое на мне. Я делаю глубокий вдох и игнорирую, как бледна моя кожа, используя компактное зеркало, чтобы нанести удлиняющуюся тушь. Я наношу дополнительный слой сверхпрочного дезодоранта и расчесываю волосы до тех пор, пока они не растекаются под щеткой, как вода.

— Нервничаешь? — спрашивает Шон из-за закрытой двери.

Нервничаешь из-за толпы? Нет. Нервничаешь из-за того, чтобы открыть эту дверь? Я снова смотрю на свои ноги.

— Да, немного.

— Сегодня утром ты зажгла на саундчеке, — уверяет он меня. — Просто принеси эту уверенность сегодня вечером, и все будет хорошо.

Я сажусь на край кровати, застеленной чёрным атласным покрывалом, и затягиваю шнурки своих армейских ботинок. Если бы Ди знала, что я надела это платье с моими ботинками… ну, это могло бы разжечь часть того огня, который исчез из ее глаз.

— Можете идти без меня. Я закончу через минуту.

Тишина, которая тянется и тянется, говорит мне, что Шон принял мое предложение, и я наконец-то действительно одна. Я заканчиваю завязывать свой второй убойный ботинок, позволяю ноге опуститься обратно на землю и делаю еще один напряженный глубокий вдох. Нервные невидимые бабочки роятся у меня в животе, пока я не выдыхаю их с тяжелым вздохом.