Ханский ярлык

Юрий Данилович с братом Афанасием в сопровождении полусотни гридей прибыл в Новгород в ненастный осенний день. В закрытой плетеной повозке среди подушек и шуб приехала с ним и Стюрка, «зарубившая себе на носу» никогда не отставать от князя во избежание грехопадения.

В многодневном пути от Москвы на ночевках, случались ли они в веске или в чистом поле, князь забирался в повозке в жаркие объятия наложницы. И едва ль не до полуночи скрипела и покачивалась телега, словно бы продолжая свое дневное путешествие.

Гриди, ночевавшие около, посмеиваясь, негромко зубоскалили меж собой:

— Поехал наш Данилыч в мягком седле.

— Нет шоб нам дал проехаться...

— Вот и усни тут при таком скрипе и пыхе.

— Романец, а Романец...

— Ну чего?

— Ты навроде в этом седле езживал. Как оно? А?

— Идите к черту.

Романцу слушать эти ночные скрипы и пыхтенья было особенно горько. Он хорошо помнил ту жаркую близость со Стюркой за поварней, потом счастливейшую покупку. Не забыл ее, прижавшуюся у него за спиной на коне, упирающуюся тугими грудями в его лопатки. И что было обиднее всего, что сам же князь сосватал ее в жены Романцу и ту же ночь отобрал. А она? Тоже хороша. Словно и не было ничего меж ними. Помнил, как спустила по лестнице, едва ребра не переломав. Вот сучка! А теперь еще и взглянуть на нее не моги под страхом потери живота.

Никого не посвящал Романец в эти горькие думы, более того, скрывал их от окружающих, а тем более от князя и самой Стюрки.

Появление Юрия Даниловича в Новгороде было встречено славянами радостно, тем более что он обещал послабления в сборе дани. Погорельцам простил все недоимки. А к корель-скому городу, захваченному немцами, отправил с дружиной князя Федора, едва тот воротился с Волги.

Федор Александрович приступом овладел взбунтовавшимся городом, перевешал и иссек едва ли не половину его жителей. Объявил уцелевшим, что-де они вновь присовокуплены к Новгороду, и воротился победителем. Успех этот приписывался Юрию Даниловичу, поскольку по его приказу князь Федор отправился в поход. Как тут не прокричать ему: «Ты наш князь». Прокричали.

Но случилась одна закавыка, помешавшая настоящему торжеству. Неожиданно заупрямился архиепископ Давыд, который должен был принять от князя Юрия клятву в верности Новгороду и дать поцеловать ему крест.

— Как хотите, но я не могу переступить через крестоце-лование великому князю Михаилу Ярославичу,— заявил Давыд.

— Да ты что, владыка,— убеждал его Михаил Павшинич.— Князь Михаил давно расплевался с нами. Когда он был здесь? Не упомню.

— Он в Орде и вполне удерживаем ханом.

— А что натворил его наместник? Он же обворовал нас.

— Крест нам целовал князь Михаил, а не наместник. Если б мы дождались Михаила, он бы наверняка наказал корыстолюбца. Наверняка.

— Но без твоего благословения князь Юрий Данилович... как бы это сказать...

— Беззаконен,— подсказал архиепископ.

— Ну да. Ты, владыка, выступаешь против всего Новгорода. Так?

— Нет, сын мой, я выступаю против клятвопреступления. Какой же я буду духовный пастырь, если стану переступать через крест? Давно ли вы кричали Михаилу: «Ты наш князь!» А ныне зовете другого на его место.

— Но Новгород издревле волен в князьях, владыка Давыд. Издревле.

— Верно, волен, но на законных основаниях. Надо вначале было, объявив Михаилу Ярославичу его вины, указать ему путь. Вы это сделали? Нет. А сразу на живое место стали звать другого князя. Младшего. Заведомо нарушая издревле принятое: Новгородом владеет только великий князь. Вот станет Юрий Данилович великим князем, пожалуйста, я благословлю его на наш стол. А ныне Михаил Ярославич великий, и я верен его ряду.

— Но он же целовал крест еще Феоктисту.

— Ну и что? Я принял святой стол от Феоктиста, Царствие ему Небесное, и верен всем его рядам.

— Но князь Михаил-то в Орде.

— Тем более. С ним там и митрополит, кстати. И наверняка он — высший иерарх Русской Церкви — одобрит мое решение.

Не преуспев в разговоре с архиепископом, Михаил Павшинич напустил на него завзятого краснобая Степана Душиловича. Но и у того ничего не вышло. Воротился он от владыки потный и красный. И на удивление был краток в объяснении своей неудачи:

— Он это...— и покрутил у виска указательным пальцем, что обозначало вполне понятное: мол, спятил.— Зря мы его выбирали.

Бояре ломали голову: как объяснить Юрию Даниловичу задержку с благословением владыки? Хорошо, хоть сам князь не напоминал об этом: возможно, догадывался о затруднениях вятших.

Обосновавшись на Городище — пристанище всех князей,— он обживал дворец, веля каждый день топить все печи, тем более что начиналась зима:

— Чтоб живым духом пахло, не мертвечиной.

Живой дух во дворец привносила и Стюрка, переходя по горницам, бормотала молитву заговорную, отгоняя отовсюду злых духов.