Ханский ярлык

   — Ну что ж, пусть дочь. А ты-то когда на свадьбу пригласишь?

   — Приглашу, Данила Александрович. Ещё невесту найти надо.

   — Этого товару вон у ростовского князя довольно.

   — У Дмитрия Борисовича?

   — Ну да.

   — Надо сперва помириться.

   — Оно бы неплохо, — вздохнул князь Данила. — Да братец Дмитрий, видно, зол ныне. От Андрея бегал как заяц, а на нас ныне выспаться хочет. Небось на Городец не пошёл.

   — Но он же с Андреем вроде помирился? Да и в Городце у Андрея татары ещё есть.

   — С Андреем-то помирился, надолго ли только... А на нас озлился, что его против Андрея не поддерживали ранее.

   — И всё-таки надо попробовать уговориться, Данила Александрович, чай, все мы христиане и одного корня дети.

   — Ну что ж, давай будем пересылаться. У тебя есть кто надёжный?

   — Александр Маркович чем плох?

   — Ну ладно, давай его. Он у меня был как-то, муж видный, серьёзный.

Отправили в Кашин Александра Марковича с поклоном великому князю и с предложением встретиться в поле меж полками.

   — Обязательно упроси, — наказал Михаил пестуну, — если вдруг упрётся.

Посланец воротился уже к вечеру, когда ратники ужинали, ели походную кашу.

   — Кое-как уговорил, — сказал он, слезая с коня. — Если б не ростовский князь, он бы, наверное, не согласился. Одно твердит: хочу с ними копьё в чистом поле преломить.

   — Вот ещё петух сыскался, — проворчал князь Данила.

   — Ещё ж и посадник новгородский его поддерживал.

   — А кто у них ныне? — спросил Данила.

   — Юрий Мишинич.

   — Опять у них новый. Вроде был Андрей Климович.

   — Климовича свергли.

   — Ну, славяне! Что ни неделя, нового вопят. Ну, рассказывай, как получилось?

   — Великий князь упёрся, и Мишинич ему подталдыкивает: мол, драться пришли, так драться и надо.

   — Новгородцам, ясно, кулаки почесать да пограбить. А как ростовский князь вступился?

   — Он всё молчал, пока сам великий князь его не спросил: «А ты, сват, как думаешь?»

   — Сват? — удивился Михаил. — Они что, породнились?

   — Сын великого князя, Иван, взял в жёны себе старшую дочь Дмитрия Борисовича.

   — Видал? — повернулся Данила к Михаилу. — Тебе ещё там младшая есть.

   — Сколько ей?

   — Лет десять — одиннадцать.

   — У-у, ещё соплюшка.

   — Ты, чай, тоже не сразу постарел, — усмехнулся Данила, намекая на юный возраст Михаила.

Но Александр Маркович вмешался, продолжая прерванное:

   — А Дмитрий Борисович и говорит ему, а что мне, мол, думать, ты всё равно меня не послушаешь. А Дмитрия Александровича, видно, заело: «Как это я свата да не послушаю, говори, как думаешь». Ну тот и говорит: «Раз просят встретиться, чего ж им отказывать? Один, мол, твой родной брат, другой — двоюродный». Ну, великий князь и молвил: «Ладно, послушаем молодёжь». Повернулся ко мне и говорит: «Скажи им, завтра, как солнце взойдёт, так у кривого дуба и встретимся, да чтоб гридей не более двух с собой».

   — А где этот кривой дуб?

   — Да на взлобке, как раз на виду города.

Съехались князья ещё по росе. Оставив коней под присмотром гридей, сошлись под дубом.

   — Ну? — супя брови, спросил Дмитрий Александрович. — И что вы сказать мне хотели?

   — Я не хочу драться с тобой, великий князь, — сказал Михаил. — Прошлогодний голод выкосил у нас людей. Зачем же мы последних станем губить в сече? Зачем? С кем останемся?

   — А с кем меня вы оставили, когда Андрей Орду на меня привёл? А?

   — Я ещё не был тогда князем, Дмитрий Александрович.

   — Знаю. Тверь как улитка спряталась в раковину, наша, мол, хата с краю.

   — Какая там хата, дядя Митя! Мы ж горели, сидели на угольях. Даже татары оттого, наверно, нас обошли.

   — А ты? — обратился великий князь к Даниле. — Тоже на углях сидел?

   — Митя, вы с детства с Андрюхой не ладили, что ж мне-то соваться? Дали мне захудалую Москву в удел, ты ж сам тогда говорил, сиди, мол, не высовывайся.

   — И ты решил не высовываться? Когда тебя на Москве садили, ты ещё мальчишкой был. А ныне вон забородел, семьёй обзавёлся, пора и умишком каким-нито обзавестись.

   — Что делать, Митя, — вздохнул Данила. — Как рожен, так и заморожен.

Видно, смиренное согласие младшего брата несколько смягчило великого князя, обернулся опять к Михаилу:

   — Говоришь, голод людей повыкосил? Он и Новгород не обошёл, скудельницы[119] доверху были набиты. Что делать, мороз побил обилие.

Почувствовав, что разговор свернул к явлениям природы, решил слово молвить и ростовский князь:

   — А у меня ныне в Ростове средь лета молонья церкву Святого Михаила сожгла. Сгорела свечечкой.

   — Ну, молния — то Божий перст, — заметил князь Данила.

   — А мы с матерью ныне заложили каменную, —сказал князь Михаил. — Симеон и освятил. А то в пожар-то беда, всё подчистую выметает.

   — Новгородцы давно уж деревянные не строят, — молвил Дмитрий Александрович.

   — Ну куда нам с Новгородом равняться, — вздохнул Михаил. — У вас, Дмитрий Александрович, и в Переяславле Спас как скала стоит. Все приступы и пожары пережил. Мы тоже, как построим свой каменный, решили во имя Святого Спаса наименовать.

Уловив момент, когда Михаил начал говорить великому князю приятности, Данила тронул ростовца за рукав.

   — Дмитрий Борисович, на словцо тебя.

Отошли в сторону, князь Данила заговорил негромко: