Ханский ярлык

Дружина тверская выезжала из города через Владимирские ворота. Новгородцы в это время уже уходили вдоль Волги за своими телегами, на которых везли не только своё пропитание, но и доспехи с оружием. С их стороны доносилось пение.

   — Давай догоним их, — предложил Михаил пестуну.

   — Давай, — согласился Александр Маркович.

И они поскакали, обогнали свой полк, догнали новгородцев, перевели коней на шаг. Новгородцы пели весело и лихо, и эхо в лесу им вторило:

Эх, заратились славяне,
Скидавали сапоги, ги-ги-ги,
И врага рубили славно,
Как положено всегда, да-да-да.
Отзве-отзвенела сеча,
Обуваться нам пора, ра-ра-ра,
Но остались без хозяев
Сто четыре сапога, га-га-га.

Тонкий голос хватал ввысь со слезинкой:

Ох, не жди, хозяйка, к дому
Славянина своего, го-го-го.

И хор подхватывал:

Ему оченьки вынает
Чёрный ворон во степи, пи-пи-пи.

Но всё равно веселье перебивает слезинку:

Кружат вороны над нами,
Ждут поживы поклевать, вать-вать-вать,
Но пока нам светит солнце,
Мы не станем горевать, вать-вать.

И словно эхо звучало повторно и звонко:

И-эх, мы не станем горевать, вать-вать.

   — А кто это — славяне? — спросил княжич пестуна.

   — Это новгородцы так себя называют в отличие от полян.

   — А поляне — это киевляне? Да?

   — Совершенно верно. Молодец, что помнишь.

   — А зачем они сапоги сымают?

   — Да у них, у славян, от веку так заведено — в сечу босыми идти.

   — А зачем?

   — А спроси их. Може, для бережения сапог, а може, как раз для того, как в песне поётся, чтоб легче потери считать после драки. А може, для того, чтоб с мёртвых после не сдирать обутки.

Вечером, когда уж село солнце и стали полки останавливаться на ночёвку, княжич с пестуном вернулись к своим тверичанам.

Александр Маркович расседлал обоих коней, привязал к княжьей повозке, задал им овса. Стали с княжичем постели устраивать, расстелили потники, под головы сёдла уложили. Рядом дружинники разожгли костёр, чтобы дымом унять комаров.

Пестун укрыл княжича своим корзном[56], сунул пирог капустный.

   — Пожуй, Михаил, пока домашнее есть.

Их отыскал Святослав, спросил:

   — Ну, как?

   — Всё ладом, князь, — отвечал пестун. — Не хочешь ли пирога, Святослав Ярославич?

   — Давай. — Князь взял пирог, присел около, стал есть. Потом, вздохнув, сказал: — Вот никак не думал, что на родной город ратью пойду.

   — А ты в Переяславле родился? — спросил княжич.

   — Ну да. Там и постригали. А когда татары пришли, город сожгли, мать убили, меня мальцом в полон увели.

   — Так ты и в плену был? — удивился княжич.

   — Был, брат. Там и татарскому языку выучился. Отец потом выкупил меня за немалые деньги. Так что, брат, я тоже сиротой возрос, маму едва помню. Тебе больше повезло, Миша, мать вон в поход пирогами нагрузила.

   — Бери ещё, князь, — предложил Александр Маркович. — Нам их целый туес наложили. Бери, пока свежие.

Святослав взял ещё пирог. Пестун, помолчав, сказал:

   — Святослав Ярославич, под твоим княженьем Тверь, считай, десять лет в тишине прожила. А вот ныне в поход вышли, да не на литву или немцев, а на своих.

   — Ты думаешь, Александр, мне драться хочется? Со своими-то? Но и ждать, когда на тебя придут, нет резона. Я всё же надеюсь, что крови избежать удастся. Ну, спасибо за пироги, пойду найду посадника. Укладывайтесь. Тронемся рано.

Через три дня подошли к Дмитрову, где ждала уже тверичей московская дружина. Увидев княжича Михаила, князь Данила вскричал радостно:

   — Ба-а. Никак, Михаил Ярославич! Вырос-то, вырос как.

   — Да и ты ж забородел, Данила Александрович, — сказал Святослав. — Время-то не стоит. Что, идём на Переяславль?

   — Да нет, князь, придётся туг исполчаться. Какой-то перемётчик[57] уж донёс Дмитрию, он с часу на час с полком здесь будет.

Немедля стали готовиться. Новгородцев, как более стойких, определили в чело, московскую дружину на правое крыло, тверичей — на левое. Воины разбирали с возов оружие, облачались в брони.

Посадник и князья съехались на пригорке, чтобы договориться о действиях. Святослав Ярославич предложил:

   — Послушайте, Данила Александрович, Семён Михайлович, сеча, конечно, дело святое в споре, но давайте попробуем миром договориться. А?

   — Как миром? — удивился посадник. — Вече[58] приговорило идти на переяславцев, наказать их.

   — Но, Семён, ты в сече можешь половину людей потерять, да ещё неведомо, переважишь ли.

   — Новгородцы уже суздальцев переважили.

   — Это ты про липецкую битву[59]?

   — Ну да.

   — Это когда было-то, более полёта лет тому, считай. Татар ещё не было. А ныне Орда над нами висит. Мы сцепимся, у них повод явится прийти на Русь сызнова. А их приход сам знаешь, чем чреват. А ты что, Данила, молчишь? Тебе-то Дмитрий брат ведь!