Хамелеонша

— Вообще-то «это» зовут Зои.

— Да хоть Праматерью, — возразил он, опустившись на одно колено, и стянул с меня туфли, в которых ощущался каждый камешек, — я её в руки не возьму. Мне было пять, когда отец впервые со мной заговорил, а с тобой и того позже. И это правильно, дети — забота женщины. А чужие ублюдки и подавно.

— Да, наверное, это правильно, — рассеянно отозвалась я, притопнув, чтобы утепленный башмак сел плотнее, и подставила вторую ногу.

Брат удивленно вскинул глаза.

— Наверное?

Послышавшийся наверху шум и голоса подсказали, что сюда вот-вот спустятся остальные участники похода. Людо оглянулся по сторонам, вытащил из-за голенища нож и задрал мне подол.

— Что ты делаешь?!

— Уверенность уверенностью, а осторожность никогда не повредит, — сообщил он, привязывая мне короткий клинок повыше колена и серьезно взглянул в лицо. — Ты просто едешь с ними, смотришь во все глаза и не спишь во время разговоров. Всё. Никаких глупостей. Поняла?

— Да поняла я, поняла, — нервно отозвалась я, — подол опусти.

Он оправил платье и выпрямился как раз в тот момент, когда на лестнице показались рыцари во главе с Бодуэном. Поднявшаяся со скрипом решетка пропустила ладью. Я встала, бережно придерживая Зои и чувствуя себя во всех смыслах на перепутье. С одной стороны приближались мужчины, с другой — лодка, а я стояла посередине, держа в руках чужую жизнь и не зная, что принесет сегодняшний день: очередную ложную надежду или долгожданное избавление.

23

Когда мы уже отчаливали, на лестнице мелькнула тень, оттолкнулась от последней ступени, пронеслась по воздуху рыжей кометой и приземлилась в ладье на все четыре лапы.

— Он поедет со мной, — вздернула я подбородок, готовясь отстаивать питомца, но никто из мужчин и не подумал возражать.

Хруст пристроился рядом, положив мордочку мне на колени, и только уши поворачивались миниатюрными мохнатыми парусами. От его негромкого урчания на душе стало уютнее, как и от сопения Зои. Я склонила голову к плечу, изучая пухлощекое лицо с оттопыренной губой: а заботиться о детях в принципе не так уж трудно. Особенно когда они спят.

Водная часть пути, самая короткая, прошла незаметно: я рассматривала надувающееся от ветра полотно, пестревшее искусно вышитыми сценами из истории, и слушала плеск весел.

Едва судно подошло к берегу, колокол вдали надтреснуто возвестил третий час[24].

В сосновой рощице нас ждали четыре лошади: для Бодуэна, Пэтра, ещё одна вьючная и четвертая — жемчужно-кремовая кобылка для Альбрехта и нас с Зои. При виде сидения с низкой спинкой, ухватом для правой руки и дощечкой для ног, пристегнутого сзади кожаными ремнями к седлу Альбрехта, к горлу подскочил недавний пирог: трястись боком несколько часов, ещё и с младенцем на руках — за кого они меня принимают?![25] Я до последнего надеялась на что-то вроде повозки…

Альбрехт заметил мой взгляд и осторожно забрал Зои, умело пристроив её головку на сгиб локтя.

— Не волнуйтесь, леди, у Игруньи легкая нога и ровный ход. Как начнете уставать, дайте знать, будем делать привалы.

От спокойного почти ласкового, насколько это возможно у такого старого прокаленного рыцаря, тона стало чуточку легче. Подошедший Пэтр предложил подсадить меня.

— У вас там все в порядке? — позвал Бодуэн.

Он уже гарцевал верхом с внушающей зависть непринужденностью. Серый в яблоко конь горячился и прядал ушами, словно мечтал лишь об одном: понести всадника наперегонки с ветром.

— Все путем, ваше высочество, — откликнулся Альбрехт. — Только вот оно что: давайте-ка я младенца возьму, а леди пусть её сзади спокойно едет.

— Что за вздор! Зачем мы её тогда взяли? Ничего с ней не случится, леди Лорелея крепче, чем кажется. Ноша ей по плечу.

Я ответила злым взглядом, решительно поставила ногу в стремя, ухватилась за луку седла и, сцепив зубы, вскарабкалась на сидение. Выпрямившись, высокомерно посмотрела на Бодуэна, и он отвесил шутливый поклон, признавая победу.

— Дайте мне Зои, Альбрехт, — спокойно сказала я, протягивая руки. — Никакая сила на свете не заставит меня выронить её.

Он, поколебавшись, передал девочку, потом подтянул ремни, закрепив мою подставку для ног на нужной высоте, и с десятилетиями отточенной сноровкой устроился впереди. Игрунья снялась с места, слегка качнув сиденье, и я судорожно обхватила мужчину за пояс.

Первые мили две было особенно тяжко. Левой рукой я цеплялась за Альбрехта, а правой держала на коленях Зои, боясь и уронить, и сдавить слишком сильно. Пэтр пристроился неподалеку для подстраховки, но мне все равно рисовались жуткие картины короткого полета и оглушающего падения под копыта лошади.