Хамелеонша

Я неуверенно посмотрела на него, снова на ленты и, помедлив, кивнула.

— Хорошо.

Он повернулся к торговцу:

— Дайте нам две красные.

— Лора предпочитает изумрудные, — раздалось за спиной. — Её любимый цвет.

Мы одновременно обернулись. Людо стоял, сложив руки на груди, и зло неприятно улыбался.

— Я запомню на будущее. Рад встрече, Людовик.

Брат предпочел не заметить протянутую руку, продолжая смотреть только на меня все с той же жуткой приклеенной улыбкой.

— Не трудись, тебе это знание не пригодится.

— Мне и красные нравятся, — возразила я, чтобы сгладить грубость.

— Да? Раньше ты этот цвет не различала. Наверное, после сна все в голове перепуталось, — любезно заметил брат. — А как насчет вас, принцесса? Какие вам купить?

Оказывается, Бланка не так уж мне мешала. До этого момента.

— Я тоже люблю изумрудные, — едва слышно прошептала она, и в глазах у меня помутилось, а лицо перекосило от точно такой же, как у Людо, улыбки.

— Да? — усмехнулся он, глядя на меня. — А мне кажется, вашим волосам больше канареечные пойдут.

— Значит, я люблю канареечные, — последовал ответ.

Закончилось тем, что он купил ленты нам обеим, и дальше группа разбилась на тройку и пару: Людо сопровождал принцессу с неотступно следующей по пятам Дитой, а Тесий — меня.

— Вы его боитесь? — неожиданно спросил мой спутник.

— Кого? Брата? Конечно, нет! — Я засмеялась, и Людо обернулся с прищуром. — С чего вы взяли?

— Просто иногда он так на вас смотрит… вот как сейчас, даже мне жутко становится. И этим же взглядом перерезает мне горло. Ещё он бывает с вами груб.

Мне стало не до смеха.

— Не говорите того, о чем не знаете, — резко ответила я. — Людо никогда не причинит мне вред, и нет ничего, чего бы я ему не простила.

— Ничего? — тихо переспросил Тесий.

— Ни единого преступления, — отчеканила я, и на этот раз настал черед секретаря смеяться.

— Что вам знать о преступлениях? Вы, думается мне, и бабочку тронуть не посмели бы. Вот скажите, что самое страшное вы совершили в жизни?

Я напряженно посмотрела на него.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, за что вам стыдно?

Брат снова кинул на меня взгляд через плечо, и между нами протянулся узкий пропахший подгоревшей подливой коридор.

Там, как обычно, темно — хозяин жмет каждый денье, — и я стараюсь ступать осторожно, чтобы не расплескать ни капли водянистого лукового супа, а ещё медленно — чтобы успеть дожевать каре ягненка. Я отщипнула чуть-чуть, с самого краешку, где незаметно. Мясо жесткое, как ступня паломника, и с душком, но выплюнуть жалко — еда же все-таки. Людо оборачивается на звук шагов, прикладывает палец к губам и знаком подзывает меня. Из-за полуоткрытой двери крадется узкая полоска света, и слышны голоса. Один — господина Букэ, трактирщика, у которого мы вкалываем и столуемся весь последний год, второй мне не знаком.

— Девчонка из них, точно тебе говорю.

— Слышал, они все поджарились, как куропатки на День зимнего солнцестояния, — сомневается второй.

— Ты оглох? Я лично вот этими самыми глазами видел сегодня утром, как она перекидывалась.

Наступает пауза — второй обдумывает.

— А она того, хорошенькая?

— На кой тебе её рожа! Это как кусок мяса: она кем хошь может стать, хоть самой королевой. Прикинь, сколько в «Веселом замке» станут отваливать за радость трахать королеву! Да к ней очереди до самых Скорбных Чертогов выстроятся, только матрас успевай менять. — Небрежная дробь пальцев о стол. — У тебя же шурин туда девок набирает, скажи, отдам по дешевке.

Каре ягненка вязнет в зубах, кровь стремительно замерзает, с трудом продираясь по жилам ледяными иголками. Кажется, меня сейчас вырвет.

— А сам-то как, уже пробовал?