Хамелеонша

Брату едва исполнилось девять, когда он потребовал у отца настоящее оружие взамен тренировочной деревяшки. Отец согласился при условии, что Людо продержится бой против Урбана, рыцаря-наставника. Время стерло из моей памяти черты этого сына Севера, оставив лишь глубоко посаженные голубые глаза, вмятину на темени от давнего удара боевым молотом и топорщащуюся бороду, которую он заплетал в косички.

В назначенный день идет первый в году снег. Отец встал на краю поля, приготовившись наблюдать, и снежные бабочки умирают на его подбитом мехом плаще глянцевитой наледью. Губы у Людо синие, а на лбу испарина, пальцы нервно мнут кожаную оплетку рукояти. Удар медной болванки отдается в ушах, и схватка начинается. Выпад, подсечка, и брат на земле. Мгновенно вскакивает, перекидывая меч в другую руку — он владеет обеими, — но маневр помогает ненадолго. Я тру ладони о подол и так волнуюсь, что не могу смотреть на поле. Вместо этого смотрю на отца, по его лицу считывая все промахи Людо.

Недовольный изгиб брови. Гонг

Дернул плечом. Гонг

Сжал пальцы. Гонг

Ледяное спокойствие. Гонг

Когда я решаюсь снова взглянуть на ристалище, Людо хромает, кружа вокруг Урбана, и смаргивает капающую из рассеченной брови кровь, рукав разорван, правая рука висит плетью. Неудачная атака, и на этот раз он встает не сразу, сплевывая розовую слюну.

Ещё одна попытка, и он опять на земле, затупленный клинок Урбана упирается ему в шею.

— Достаточно, — бросает отец, презрительно поджимая губы, и отворачивается, чтобы вернуться в замок. Людо встает, хромая, ковыляет к деревянному кругу и бьет кулаком в металлическую нашлепку. Воздух вибрирует медью, и Урбан со вздохом вскидывает оружие, отражая новый удар.

Свой меч Людо получил через неделю, когда смог подняться с постели. Все это время рулетики с черникой пришлось тайком передавать через кормилицу. Увидев брата после семидневной разлуки, я с визгом бросилась ему на шею, повалив на пол и едва не устроив повторный вывих плеча.

Поле манежа влажно качнулось, и я поспешно промокнула рукавом слезы, вызванные самым прекрасным на свете зрелищем — боем, пока Людо не заметил: он как раз закончил тренировку и направился в мою сторону. У Артура подобную реакцию могла бы вызвать бабочка необычной расцветки, искусный гобелен или закат и все в таком духе.

Я принялась спускаться с трибун навстречу брату, так что у края поля мы оказались одновременно. Людо все ещё пребывал в эйфории: глаза горят, в упругой походке сквозит что-то кошачье, от всей фигуры веет раскрепощенной уверенностью. Вместо приветствия он сгреб меня и закружил.

— Фуу!! Ты потный, отпусти! — засмеялась я, но в противовес словам сама тесно к нему прильнула.

Когда он опустил меня на землю, продолжая придерживать за талию, разжимать объятия не хотелось.

— Сегодня все в силе? — тихо спросил он, делая вид, что поправляет мне волосы, хотя это было лишним: никто и так не обращал на нас внимание. По крайней мере, так я думала, пока брат не кивнул с легким поклоном кому-то поверх моей головы. Обернувшись, я с удивлением увидела в верхнем ряду трибун Бланку. Простой кивок вызвал на её лице глупую улыбку и румянец, который я разглядела даже с такого расстояния, даже при таком освещении.

Внутри всколыхнулось что-то темное, неприятно царапнув. Я с подозрением уставилась на Людо:

— Что это было?

— Где было что? — беззаботно переспросил он и принялся обтираться холстиной.

Я, вконец разозлившись, отняла у него тряпку.