Хамелеонша

Я забрала с жаровни миску, где подогревалось миндальное молоко с ужина, и поставила перед ней. Леди Йоса погрузила внутрь свои тонкие ухоженные пальцы — с чего им не быть ухоженными, если отмачиваются каждый день в молоке! — и держала, пока оно не остыло. Потом велела:

— Теперь вы.

— Что я? — Краем глаза я заметила, как вдова сделала два быстрых глотка из оправленного в серебро каплевидного флакона.

— Опустите ваши клешни в ванночку, на них тошно смотреть. К тому же любому в королевском замке будет достаточно одного взгляда на них, чтобы разоблачить вас. — И не дожидаясь ответа, она схватила меня за руку.

Тело обдало волной гадливости, и я отшатнулась, задев чашу. Та опрокинулась, выплеснув молоко на землю.

— Да вы просто дикарка! — с досадой воскликнула Её Светлость, потирая ушибленную кисть. — Ну и оставайтесь такой, раз нравится!

Она отвернулась, а я вернула чашу на место и ни слова не говоря направилась к выходу.

— Куда вы?

— Пожелать брату доброй ночи.

— Передайте и от меня.

— Хорошо.

Когда Скорбный Жнец спляшет кароле вокруг майского шеста.

— Вы должны отвечать «Как скажете, ваше величество».

— Как скажете, ваше величество.

Из угла вдовы уже слышался храп, а в спертой духоте разливался навязчивый сладковатый запах опийного мака.

4

После тесноты шатра ночной воздух показался одуряюще свежим. Я дышала и не могла надышаться. Совсем рядом грохотали воды ручья, разнося эхо по ущелью. Пахло влажной землей и первыми пробивающимися сквозь почву травами.

Людо разминался спиной ко мне. Думала подкрасться к нему на цыпочках, но когда до цели оставалось всего ничего, брат скользнул в сторону и оказался позади меня, взяв шею в захват.

— Ты мертва! — объявил он и тут же фыркнул в ухо. — Топаешь, как кентавр.

Я отвела его руку и повернулась.

— И пахну так же. — Я сунула ему под нос ладонь, насквозь пропахшую всеми мазями и благовониями леди Йосы.

Людо понюхал и сморщил нос.

— Пойдем к ручью — смоешь, — предложил он.

Так мы и сделали.

Пройдя мимо часового, спустились с откоса. Я поплескала на руки, а после мы немного поговорили, обсудив, что нас ждет в замке. Вздохнув, я приникла к брату и положила голову ему на грудь.

— Не хочу возвращаться в шатер.

К храпящей вдове и её светлости с блудливыми глазами и состоящим из плавных изгибов телом, каждый дюйм которого несет следы тщательного ухода. И снам, радость от которых превращалась в горький стыд по утрам. Даже Людо не знал про них. Иногда будил меня, если бормотала, и тогда я говорила, что видела наш дом… брат понимал. Но никогда в подобные моменты не упоминала того, кто поселился в моих грезах, как отрава на дне кубка.

Наконец, мы двинулись обратно в лагерь.

— Скоро смена на часах, — сказал Людо. — Кажется, кто-то вышел из палатки.

Рыцарь действительно вышел, только не из палатки, а из кибитки кухарки. Тот самый балагур, щипавший её за ужином. Он замер, мы тоже. Рыцарь перевел взгляд с меня на Людо и обратно и поправил штаны. А потом мы молча разошлись, словно ничего не произошло.

Когда я вернулась, леди Йоса уже спала — по крайней мере, так я решила, устраиваясь на ночь, пока не услышала некоторое время спустя её недовольный голос:

— Не прекратите вертеться и вздыхать, отправитесь спать к мужчинам.

Вертеться я перестала, но ещё долго не позволяла себе заснуть. Едва чувствуя подступающую дрему, колола руку сорванной возле шатра веточкой шиповника. И все равно заснула, мечтая ощутить тепло и безопасность. Шутки снов порой очень жестоки… я получила свою иллюзию безопасности.

…трофейная всегда была моим любимым убежищем. Не отпугивал ни специфический запах, исходящий от прибитых к стенам рогов и голов, ни жутковатый отрешенный блеск невидящих зрачков, ни якобы поселившийся тут призрак рыцаря, насмерть затоптанного вепрем, чьи бивни теперь украшали эту комнату. Я любила прятаться здесь, когда мир был ко мне слишком жесток. А мир частенько бывал ко мне жесток, потому что я «упрямая несносная девчонка, наказание для своей матери», по словам моей собственной, и такие, «если не исправляются, рано или поздно получают по заслугам». Исправиться я не могла, и по заслугам получила рано. Смех, звон кубков и звуки виелл за стеной лишь усугубляли мои страдания.