Хамелеонша

— Шутки ради, — пожал плечами он, — а, может, силу проверял. Знатно его тогда отец хворостиной отходил, самолично причем. Двоих дитёнков пастушьих затоптало, — серьезно докончил Альбрехт.

Я с отвращением покривилась. Шут, которому по недосмотру Праматери досталась огромная незаслуженная мощь.

— Идемте в дом, миледи, холодно нынче, младенца застудите.

Зои согласно дернула меня за волосы, и мы вернулись внутрь. В закрывающуюся щель успел скользнуть Хруст, неся в зубах мышь.

Остаток дня тянулся бесконечно. Я искупала Зои в ушате под чутким руководством Йоханны, успевавшей параллельно помешивать в горшке, подметать и штопать одежду, и следуя советам младших детей, которые оказались в восторге от вульписа и терзали его, пока бедняга не забился под лавку вне их досягаемости. Пэтр отправился заниматься лошадьми, а Альбрехт принялся строгать для младшей, Олли, деревянного ослика. Вернувшийся отец семейства, Ги, оказался темноволосым здоровяком, подпиравшим плечами потолок, и с трубным голосом. Мужской компании он обрадовался больше своей жены. Впрочем, складка меж её бровей разгладилась при виде связки куропаток, которую он преподнес ей, как букет.

Обед, плавно перетекший в ужин, собрал всех возле жаркого очага. Даже продрогшая наверху Раэли была помилована. Она спустилась с покорным и очень жалким видом, присела на краешек лавки и скромно оправила котту. Но недолгое время спустя уже хихикала в ладошку рассказам Альбрехта и кокетливо косилась на сурового молчаливого Пэтра, улучая момент, когда оба родителя отворачивались.

Занимаясь Зои, рассеянно пропуская через себя разговоры и машинально передавая хлеб и черный соус[27], я постоянно прислушивалась к звукам снаружи, надеясь уловить за шумом дождя голосистый лай пса, возвещавшего возвращение гостя.

Но Бодуэн все не появлялся. С собой он не взял ничего, кроме «проклятой» таблички, завернутой в узел. А что если вотивный дар — это какая-то растущая на склонах трава? Или ягода? Или горная птица? Тут гадай не перегадаешь. С таким же успехом он мог захватить пожертвование из замка. Если это что-то небольшое, ему не составило труда спрятать предмет, к примеру, в поясе. Как теперь его вычислить? Обыскать вещи, когда Бодуэн заснет, на предмет сухих листьев или чего-то подобного? Попытаться напоить и разговорить? Ха, для этого надо быть мужчиной и уметь пить больше него.

Раэли, под конец вечера растерявшая остатки притворной кротости и раскаяния, посвящала меня во все, что только приходило в голову, а приходило ей много и сумбурно, поэтому она постоянно перескакивала с пятое на десятое. Оказалось, семья понятия не имела, кто такой Бодуэн. Для Раэли это был просто красивый лорд, время от времени останавливающийся у них на пару часов, полдня, редко на ночь, а перед отъездом щедро благодаривший родителей и дававший ей тайком монету. За просто так дававший, разочарованно вздыхала она. Только мать, однажды нашедшая подарок, устроила такую взбучку, что Раэли неделю сидеть не могла, равно как слышать с тех пор без содрогания слово «ремень». Не так обидно было б, кабы за дело… Кто же её теперь с такой попой полюбит? Хотя вон Виллем полюбил и даже замуж позвал. Он, конечно, не ахти что, но вполне себе ничего. Подружки обзавидовались, а значит в нем и впрямь что-то есть. Олли, может, и зовет его занудой, но много ли она в свои три года понимает в мужчинах…

Я рассеянно смотрела на угли в очаге, гипнотически вспыхивающие раскаленными рубинами, и даже не пыталась делать вид, что слушаю, но Раэли не нуждалась в поддакиваниях. Зои у меня на коленях, дремала, громко посапывая. А потом что-то изменилось. Внешне все осталось прежним, вот только вещи и звуки повели себя странно.

Шум ветра и дождя снаружи внезапно смолк, посеяв странную гнетущую тишину, на фоне которой звуки внутри дома проступили особенно отчетливо. Вещи в комнате незаметно пришли в движение: головка сыра закрутилась, кухонная утварь над очагом — шумовка, большая двузубая вилка и разливная ложка — мелко задребезжали, стукаясь боками, плошка с черным соусом крабом поползла по столу безо всякой видимой причины. Негромкие возгласы мальчишек, сражающихся «на мечах», приобрели болезненную пронзительность, а стук их палок заставлял вздрагивать. Ги откинул голову, разразившись хохотом, и волны этого чудовищного грохочущего смеха разошлись ощутимыми концентрическими волнами по загустевшему воздуху. Движения потянувшейся к нему Йоханны были невыносимо медленными, а Раэли все жужжала и жужжала над ухом, шевеля губами. В очаге затрещало, взвившиеся искры сложились в неразборчивую, будто смазанную или текучую, фигуру и тут же снова рассыпались тлеющими мухами.