Хамелеонша

Я помолчала, обдумывая его слова и ощущая, как кончики ушей начинают гореть, а внутри всё трепещет от непонятного, но упоительного чувства. Стало стыдно за то, как вела себя с ним вначале. От следующей мысли я покраснела ещё сильнее и покосилась на гостя из-под ресниц. Жаль, что такой старый. Наверное, ему столько же, сколько маме, а ей осенью исполнится двадцать шесть. Других недостатков обнаружено не было, даже короткая борода его не портила. Казалось, подбородок и скулы припорошены золотом. И я решилась:

– Вы ведь желаете союза с нашей семьёй?

– Верно, – прищурился он и скрестил руки на груди.

– И для этого нужен брак?

Дождавшись подтверждения, я выпалила, боясь растерять храбрость:

– Тогда, может, на мне женитесь вы?

Сперва он удивился, а потом пристально посмотрел, явно всерьёз взвешивая предложение, и наконец сокрушённо покачал головой.

– Рад бы, но это невозможно, миледи.

– У вас уже есть супруга? – расстроилась я. – Или не хотите ждать ещё три года? Я постараюсь вырасти поскорее и буду хорошей женой, клянусь!

Он вздохнул, поглаживая браслет из заплетённой в косичку лески, и потерянно развёл руками – сразу видно, искренне сожалеет.

– Вы уже обручены с моим племянником.

– Но если я ему не нужна? – Я все ещё не теряла надежды его уговорить.

– Он скоро изменит мнение, ручаюсь, – сверкнул глазами гость.

5

Дорога была утомительна и монотонна. У меня часто болели глаза от чтения при тряске, а духота и запахи преющих под платьями тел сводили с ума. Чувствуя себя разбитой, я пользовалась любой возможностью на привалах, чтобы пройтись. Вдова почти всё время спала или дремала. Флакон, поначалу вынимаемый лишь ближе к ночи, перешёл в разряд лекарства от всего: зубной боли, ломоты в пояснице, нервов, расстройства желудка, меранхолии[20] и шуток Камдена – того самого рыцаря, навещавшего кухарку по ночам. Нрав леди Йосы совсем испортился от вынужденной бездеятельности. Я-то привыкла терпеть и выжидать, а она изнывала и цеплялась к нам по любому поводу.

– Сколько раз говорить, чтоб не пили эту гадость в повозке, вдова Хюсман! Дышать нечем! А вы, – напускалась она на меня, – почему бубните пылкое признание, как надгробную речь? В вас что, нет ни грамма чувства? Вы никого не любили?

– Разумеется, любила и люблю – своего брата.

– Я не о том, – отмахнулась она. – Вы ни к кому не испытывали страсти?

Её романы казались мне насквозь фальшивыми, а речи влюблённых донельзя напыщенными и искусственными. Прискакать под окно возлюбленной и донимать её сравнениями губ с кораллами, а зубов с жемчугом. И в чём тут любовь?

К самой леди Йосе я испытывала презрение, к которому из-за придирок теперь примешивалось глухое раздражение. Она не выполнила долг перед семьёй, предписывавший хранить себя до свадьбы, и ничуть не смущалась своего проступка, если его так можно назвать. Я свой долг выполню. Презирала я её не за потерю целомудрия, а за пренебрежение обязательствами перед родом.

День на четвёртый, устав разглядывать проносящиеся за окном поля, она остановила взор на скакавшем рядом рыцаре, какое-то время рассматривала его и с шумным вздохом откинулась на подушки.

– Что вы знаете о близости между мужчиной и женщиной, леди Лорелея? – вызывающе спросила она, прервав моё чтение на полуслове.

Вдова, как обычно, похрапывала и причмокивала во сне. Тальк осыпался с груди, припорошив чёрный бархат белёсой пылью. Запнувшись, я подняла глаза от страницы и встретилась с насмешливым взглядом. По лицу леди Йосы гуляла полуулыбка, рука поигрывала талисманом.

Поскольку я молчала, она продолжила, правда, на этот раз соизволила-таки понизить голос, покосившись на вдову:

– Вам предстоит первая ночь, неужели вы о ней не задумывались?

Я наконец отомкнула губы и бесцветно произнесла: