Хамелеон

Моя измена никого не тронула бы. Возможно, Морис тоже предпочел бы оплатить счета и подарки моему любовнику, лишь бы дальше все шло, как идет.

То, что я задумала, могло придти в голову только женщине.

Я сидела коляске около дома Антуанетт Годар и пыталась унять дрожь в руках. Справившись с собой, я все-таки распорядилась кучеру трогать, но тут же схватилась за трость, не давая ему этого сделать.

Дорогой экипаж мягко остановился у парадного крыльца. Неподражаемым жестом Жермен подал руку Антуанетт. Зеленое платье удивительно ей шло, кроме того, она, кажется, сменила прическу. Еще одно изысканное движение, — и он вносит Антуанетт в дом на руках…

Я подождала некоторое время и постаралась отъехать как можно тише.

Лежа в кровати, я думала о том, что ничего, в сущности, не мешает мне хоть завтра заполучить Жермена в эту же постель. Или очаровательного блондина Нико, Люсьена или кого-нибудь еще из таких же мотыльков полусвета. Проблема была в том, что даже самая красивая ложь не перестает быть ложью, а я не могу с ней смириться. Возможно, наша с Морисом проблема именно в том, что мы не приучили себя врать друг другу…

Парадокс — я мечтаю о том, чего не бывает в действительности, иллюзию чего дарят нам такие, как Жермен, но такой уж создал меня Господь, что я хочу, но не могу это принять…

Глупости, но в последнее время я не могу спать. Мои мечты оживают, но они слишком неявны, что бы стать снами, а действительность я не хочу видеть даже во сне.

В этот раз я уснула как обычно под утро, обдумывая, как и насколько мне удастся уязвить своего дорогого супруга.

Что бы приступить к осуществлению своих мыслей, мне не пришлось долго ждать. Рано или поздно на каком-нибудь приеме мы столкнулись бы с ним. Но это случилось даже быстрее, чем мне бы хотелось.

Я услышала за спиной:

— Жермен, любовь моя!

Я дрогнула…

— Алекс!

Жермен стоял рядом со слащавым кривлякой, якобы поэтом, чья склонность к юношам была известна более чем широко. Они едва не обнимались.

Я почувствовала неприятный привкус во рту, но подошла к ним.

— Баронесса Рошар.

— Я думаю, господин Алекс извинит нас, но у меня небольшое дело к его другу Жермену.

— Прости, Алекс, — Жермен подал мне руку изысканно-небрежным жестом.

— Изменщик!

Я слышала, как Алекс продолжает жаловаться кому-то, и едва не вздохнула от облегчения:

— Он — моя любовь, мое вдохновение! Ну почему, почему его глупые предрассудки не дают нам быть вместе…

Мы направились в парк. На какое-то мгновение мне захотелось просто пройтись вместе и ничего ему не говорить. Один миг — ты просто женщина, без имени и судьбы. Рука об руку — рядом мужчина твоей мечты… вы идете сквозь трепет листвы и свет огней, туда где…

— Что же вы хотели мне сказать? — спросил он, когда мы достаточно удалились от остальных гостей.

Не могу сказать, что присутствие настолько привлекательного мужчины меня совсем не волновало, но я набралась решимости и начала.

— У меня к вам не совсем обычное предложение. Не совсем того рода, которые вам делают.

Жермен вопросительно вздернул бровь. Я остановилась.

— Я хочу, что бы вы стали отцом моего ребенка.

Мои слова его удивили. Жермен смотрел на меня внимательно и серьезно, но не стал ничего спрашивать, только сказал:

— Боюсь, что это невозможно.

Только сейчас я поняла, что у него абсолютно непроницаемые глаза. Что бы ни выражало его лицо, как бы очаровательна не была его улыбка, выражение глаз понять было невозможно.

— Почему же? Я прошу этого не просто так. Вы получите хорошее… вознаграждение.

Он слегка улыбнулся.

— Вы будете удивлены, но это немного противоречит моим принципам.

Я была действительно удивлена. Принципы и Жермен?

— Мадам Рошар, я не знаком лично с бароном, но очевидно, что он плохой муж… Могу ли я предполагать, что он станет хорошим отцом? А вы — хорошей матерью… В чем бы не была причина вашего решения, но это ваше дело и ваши проблемы, а вы собираетесь впутать в это ни в чем не повинное существо…

Эти слова, сказанные спокойным мягким тоном меня отрезвили. Я ощутила стыд, потому что он был прав, и злость, потому что прав был он.

— Странно слышать такие слова от проститутки, пусть даже очень дорогой!

Он даже не перестал улыбаться в ответ на мое оскорбление. Тогда я подумала, что он абсолютно лишен собственного достоинства.

* * *

Время — наш самый жестокий враг. Потому что оно беспристрастно. Я чувствовала, как полностью и безвозвратно теряю себя.

Как ни мало мы общались с Морисом, я не могла и слова сказать ему без резкостей. Каждая мелочь выводила меня из себя, я все чаще срывалась на тех, кто не мог мне ответить, так что прислуга иначе, чем стервой уже не называла. За глаза, конечно.

Не менее язвительный и вызывающий тон я невольно принимала со светскими знакомыми. Когда я спохватывалась и брала себя в руки, было уже поздно. Мориса бесили мои выходки. Мне — было все равно. Неужели это подобие существования, — то, что было мне предназначено?!