Халиф на час

Я вижу, взволнован ты и стонешь в тоске своей,
И склонен устами ты красоты хвалить ее.

Любовью охвачен ты иль стрелами поражен?
Так держит себя лишь тот, кто был поражен стрелой.

Меня напои вином ты в чаше, и спой ты мне,
Сулейму и ар-Ребаб и Танум ты помяни.

О, солнце лозы младой — дно кружки звезда его,
Восток — рука кравчего, а запад — уста мои.

Ревную бока ее к одежде ее всегда,
Когда надевает их на тело столь нежное.

И чашам завидую, уста ей целующим,
Коль к месту лобзания она приближает их.

Не думайте, что убит я острым был лезвием, —
Нет, взгляды разящие метнули в меня стрелу.

Когда мы с ней встретились, я пальцы нашел ее
Окрашенными, на кровь дракона похожими,

И молвил: «Меня уж нет, а руки ты красила!
Так вот воздаяние безумным, влюбившимся!»

Сказала она и страсть влила в меня жгучую
Словами любви, уже теперь нескрываемой:

«Клянусь твоей жизнью я, не краской я красила,
Не думай же обвинять в обмане и лжи меня.

Когда я увидела, что ты удаляешься, —
А ты был рукой моей и кистью и пальцами, —

Заплакала кровью я, расставшись, и вытерла
Рукою ее, и кровь мне пальцы окрасила».

И если б заплакать мог я раньше ее, любя,
Душа исцелилась бы моя до раскаянья.

Но раньше заплакала она, и заплакал я
От слез ее и сказал: «Заслуга у первого!

Меня не браните вы за страсть к ней — пометите,
Любовью клянусь, по ней жестоко страдаю я.

Я плачу о той, чей лик красоты украсили,
Арабы и персы ей не знают подобия.

Умна как Лукман она, лицо как у Юсуфа,
Поет как Давид она, как Марьям, воздержана.

А мне — горесть Якова, страданья Юнуса,
Несчастье Иова и беды Адамовы.

Не надо казнить ее! Коль я от любви умру,
Спросите ее: «Как кровь его ты пролить могла?»

И когда Марзуван произнес эту касыду, он низвел на сердце Камар аз-Замана прохладу и мир, и тот вздохнул, и повернул язык во рту, и сказал своему отцу: «О батюшка, позволь этому юноше подойти и сесть со мной рядом». И когда султан услышал от Камар аз-Замана эти слова, он обрадовался великой радостью, а ведь раньше его сердце встревожилось из-за Марзувана, и он задумал в душе обязательно отрубить ему голову. И теперь он услышал, что его сын заговорил, и то, что с ним было, прошло, и он поднялся и привлек к себе юношу Марзувана и посадил его рядом с Камар аз-Заманом.

И царь обратился к Марзувану и сказал ему: «Слава Аллаху за твое спасение!» А Марзуван ответил: «Да сохранит тебе Аллах твоего сына!» — и пожелал царю добра. «Из какой ты страны?» — спросил его царь, и он ответил: «С внутренних островов, из земель царя аль-Гайюра, владыки островов, морей и семи дворцов». И царь Шахраман сказал ему: «Может быть, твой приход будет благословенным для моего сына и Аллах спасет его от того, что с ним». — «Если пожелает Аллах великий, будет только одно добро», — отвечал Марзуван.

А потом он обратился к Камар аз-Заману и сказал ему на ухо, незаметно для царя и для вельмож правления: «О господин мой, укрепи свою душу и сделай свое сердце сильным и прохлади свои глаза. Той, из-за кого ты стал таким, — не спрашивай, каково ей из-за тебя. Но ты скрыл свою любовь и заболел, а что до нее, то она объявила о своей любви и все сказали, что она бесноватая. И теперь она в заточении, и на шее у нее железная цепь, и она в наихудшем состоянии, но если захочет Аллах великий, ваше излеченье будет делом моих рук».