Плача и всхлипывая, она поползла по берегу к высокому бордюру.
Я в напряжении вглядыывался в темные окна избушки. «Макаров» был у меня в руке, но мне очень не хотелось пускать его в ход. Сейчас я был готов отказаться от любого гонорара, лишь бы попытаться в дальнейшем помочь парню как-то поправить свою психику.
Но судьба рассудила иначе.
Из избушки раздался громкий щелчок взводимого курка.
– Мудак паршивый, – отчетливо донеслись до моего слуха слова Юрия.
И раздался выстрел.
Я выставил вперед руку с пистолетом, но понял, что все уже закончилось.
Юрий Лепко, он же Георгий Стингер лежал на замусореном полу детской избушки лицом вниз. Он был мерт. На его виске чернело входное отверстие пули.
Я так и не понял, кого он имел в виду в своих последних словах – меня, выдуманного им Марка, себя или Пушкина.