Хайди

Хайди уселась на скамью и принялась за свой хлеб, запивая его молоком, но сильным ветром её так и сдувало со скамьи, поэтому она быстро управилась и вошла в дом. Хайди взобралась на сеновал к своей постели, в которой тут же и уснула так крепко и сладко, как можно спать только на царском ложе. Некоторое время спустя – ещё не совсем стемнело – улёгся на свою лежанку и дед, потому что по утрам он всегда выходил с восходом солнца, а оно вставало над горами в эту летнюю пору очень рано.

Ночью поднялся такой сильный ветер, что от его порывов содрогалась хижина и скрипели стропила; в трубе гудело и стонало, словно кто-то рыдал, а старые ели за домом терзало с такой яростью, что некоторые ветки обламывались.

Среди ночи дед встал, бормоча:

– Как бы она там не испугалась!

Он поднялся на сеновал и подошёл к ложу Хайди. Луна, то скрываясь за тучками, то появляясь вновь, сейчас как раз заглянула в круглое слуховое окно и осветила Хайди. Девочке было жарко под тяжёлым рядном, и щёки у неё горели, но спала она спокойно и крепко, подложив под голову локоть, и, казалось, во сне видела что-то радостное, потому что всё её личико светилось довольством. Дед долго смотрел на мирно спящее дитя, пока луна снова не скрылась за тучами, тогда он вернулся на свою лежанку.

На выпасах

Ранним утром Хайди проснулась от громкого свиста. Она открыла глаза и обомлела: сквозь слуховое окно вливался золотой свет, и всё вокруг сияло – и её ложе, и душистый сеновал. Хайди удивлённо озиралась и не могла понять, где она. Но тут до неё донёсся низкий голос деда, и она разом всё вспомнила: и откуда приехала, и что теперь она у дедушки на горных пастбищах, а не у старой Урсулы. Урсула уже почти ничего не слышала и постоянно мёрзла, отчего всегда сидела либо у кухонного окна, либо в комнате у печки, поэтому и Хайди приходилось коротать время там же или где-то неподалёку, чтобы старуха могла видеть ребёнка, ведь слышать она уже не могла. Хайди всегда было тесно в доме, ей так хотелось побегать на воле. Поэтому она обрадовалась, проснувшись в своём новом жилище и припомнив, как много нового вчера здесь увидела. И ведь всё это она может увидеть и сегодня, в первую очередь Лебедушку и Медведушку. Хайди вскочила со своей постели и быстро надела всё то, что сняла с себя вчера, а было на ней совсем немного. Она спустилась по лестнице и выбежала из хижины. Там уже стоял со своим стадом Петер-козопас, а дед как раз выгонял из хлева Лебедушку и Медведушку. Хайди побежала ему навстречу, чтобы поздороваться с ним и с козами.

– А ты не хочешь пойти с ними на выпаса́? – спросил дедушка.

Это было Хайди как нельзя кстати, она так и подпрыгнула от радости.

– Но сперва умыться и привести себя в порядок, не то солнце тебя засмеёт, когда увидит такую чумазую, оно-то сверху так и сияет чистотой. Смотри, вон там для тебя всё приготовлено. – Дедушка указал на ушат с водой, выставленный на солнце перед дверью.

Хайди прыгнула к нему и плескалась, растирая лицо до скрипа. Дед тем временем направился в дом, крикнув Петеру:

– Иди-ка сюда, полководец, да прихвати свой вещмешок!

Петер с удивлением пошёл на зов и протянул дедушке котомку, в которой носил свой скудный паёк.

– Раскрой, – велел старик и сунул в котомку большой ломоть хлеба и такой же кусок сыра.

У Петера от удивления глаза на лоб полезли, ведь эти два куска вдвое больше тех, что были у него с собой на обед.

– Так, теперь положим сюда чашку, – продолжал Дядя, – ведь ребёнок не может пить, как ты, прямо от козы, он не привык. Надоишь ей две чашки на обед, ведь она останется с тобой до вечера, да гляди, чтоб она не упала со скалы, слышишь?

Тут в дом вбежала Хайди:

– Теперь солнце не будет надо мной смеяться, дед?

От страха перед солнцем она так натёрла себе лицо, шею и руки грубым холщовым полотенцем, которое дедушка повесил рядом с ушатом, что теперь стояла перед ним красная как рак.

– Нет, теперь ему не над чем смеяться, – подтвердил он, ухмыляясь. – Но знаешь что? Вечером, когда вернёшься домой, вся залезешь в ушат, как рыбка: ведь у того, кто бегает босиком, как козы, ноги становятся грязные. Ну а теперь можете отправляться.

Они весело взбирались по склону. Ветер за ночь разогнал последние тучи: синее небо глядело вниз со всех сторон, а в самой его середине сияло солнце, посверкивая на альпийской зелени, и все жёлтые и голубые цветы на лугах раскрыли свои чаши и радостно смотрели ему навстречу. Хайди прыгала туда-сюда и ликовала, ведь тут были целые колонии красных примул, а там лучились синевой горечавки, и повсюду смеялись и кивали солнцу золотые ладанники с нежными лепестками. От восхищения всеми этими кивающими цветочками Хайди забыла даже про коз и про Петера. Она упархивала то вперёд, то в сторону, где то и дело сверкало то красным, то жёлтым, так и маня к себе Хайди. И всюду она срывала цветы и совала их в карман своего передника, чтобы принести домой и воткнуть их в сено её спальни: пусть продолжают там цвести не хуже, чем здесь.