Хаджи

- Твой брат - беззубая собака, - продребезжал отец. - Чужаки уже замышляют вы-брать нового мухтара. Но власть должна остаться у нас, Сукори, - добавил он и вложил кинжал в руку сына. - Он маленький, как и подобает оружию, но этим оружием мы пра-вим нашими людьми. Они знают, что такое кинжал, и знают отвагу того, кто способен всадить его по самую рукоятку.

Старый шейх умер, и деревня громко оплакивала его, и словно подтверждая его предсмертные думы, четыре других клана избрали нового мухтара Табы, отобрав власть у Сукори, которым она принадлежала целое столетие. Через час после похорон отца Ибра-гим позвал к себе домой восемь глав других кланов. Посреди комнаты стоял грубый дере-вянный стол. Внезапно Ибрагим выхватил восемь ножей, воткнул их один за другим в стол, и, распахнув одежду, открыл усыпанный драгоценностями кинжал.

- Думаю, - произнес он, - пришло время выбрать нового мухтара. Если кто-то не со-гласен, чтобы роль Сукори продолжалась...

Он оставил фразу незаконченной и махнул рукой в сторону выстроенных в ряд но-жей.

Обычно выборам нового мухтара предшествовали тысячи часов торга, прежде чем прийти к тому заключению, которое представил им сейчас Ибрагим. На этот раз выборы заняли лишь одну минуту, и каждый из восьми соперников поочередно вставал перед ним, кланяясь, целуя его руку и заверяя в преданности.

Ибрагиму аль-Сукори было немногим за двадцать, и он был мухтаром Табы, и он знал власть кинжала в жизни арабов.

Часть I. АЯЛОНСКАЯ ДОЛИНА

Глава I.

1944 год

Меня зовут Ишмаель. Родился я в Палестине во время беспорядков 1936 года. По-скольку многое из того, о чем здесь написано, произошло еще до моего рождения, вы спросите: как же мог Ишмаель знать обо всем этом? Например, о случае с моим отцом, Ибрагимом, - как он стал мухтаром Табы. В нашем мире повторение легенд и рассказов - это образ жизни. И каждый в конце концов узнает все события прошлого.

Кое-какие события произошли, пока меня еще не было. - Ага! Как же я мог знать о них? - Не забывай, мой высокочтимый читатель, что арабы необычайно одарены фантази-ей и магией. Не мы ли подарили миру "Тысячу и Одну Ночь"?

Иногда я буду говорить с вами своим собственным голосом. А другие - своими. Наш рассказ идет от миллионов солнц, лун и комет, и все, что я, может быть, и не мог бы знать сам, достигает этих страниц по воле Аллаха и с помощью нашей особой магии.

Как ребенку мужского пола, мне можно было сосать материнскую грудь, пока сам не откажусь от нее, и до моего пятого дня рождения меня не отнимали от груди. Обычно это означало, что мальчик покидает кухню, но я был маленький, и мне все еще удавалось пря-таться среди женщин. Моя мать Агарь была женщиной крупной, с большими грудями. Они не только были полны молока, но и давали мне приют, где мне было так уютно. И я ухитрился прятаться от мира мужчин аж до 1944 года, когда мне исполнилось восемь лет.

Как-то раз мой отец Ибрагим выгнал мою мать и отправил в ее родную деревню, за много миль к югу. До этого ее редко отпускали из дома, и ее внезапный отъезд стал для меня и травмой, и угрозой. Пока я был маленьким, я жил вместе с женщинами, у них я на-ходил приют, и они были мне защитой. Отчасти воспитывала меня бабушка, потому что у мамы были обязанности по кухне, дому и семье, да она еще и работала в поле и на участке земли возле дома. А прогнали ее всего через несколько дней после смерти бабушки.

Моей единственной работой по дому было приносить воду. Каждый день мы с ма-мой отправлялись к деревенскому колодцу. А теперь ее со мной не было. Меня встречали насмешками. Женщины хихикали и подсмеивались надо мной. Они мне говорили, что отец собирается взять новую жену. Потому он и выгнал ее из деревни - чтобы избавиться от ее гнева и унижения. Вскоре и мои товарищи по играм присоединились к хору насме-шек, а некоторые кидались в меня камнями.

По утрам я видел, как отец отправлялся в кафе, которое принадлежало ему и дяде Фаруку; он проводил там большую часть дня. Я подбегал к нему и, плача, жаловался на то, что происходит. А он резко отстранял меня и продолжал шагать. Я бежал за ним и дергал изо всей силы за одежду, стараясь привлечь его внимание. Когда он оборачивался ко мне, я замахивался на него своим маленьким кулачком и кричал, что ненавижу его.

Тогда он хватал меня за руку и так сильно тряс, что мне казалось, что потеряю соз-нание. Затем он отшвыривал меня как мусор, и я падал в сточную канаву, что проходила от верхушки деревни.

И вот я, одетый как девчонка, кричу что есть силы. Я ощущаю соль своих слез и те-кущие в рот сопли. Я рыдаю в отчаянии, ибо даже в этом возрасте я понимал, что никак не могу изменить своего положения. Ни возмущаться, ни протестовать.

Вновь и вновь вижу я себя маленьким мальчиком, играющим в мусорных кучах под насмешками взрослых, семьи и товарищей. И все взывают к Аллаху, а он ничего не слы-шит.