Кэте Кольвиц

В Германии все труднее жилось простым людям. Даже вырванный у капиталистов восьмичасовой рабочий день и то хотели у них вновь отобрать. Цены росли, семьи голодали. Возникали забастовки.

«Помощь художников» старалась собрать средства для поддержки бастующих. В универмаге «Вертхейм» на Александер-платц была организована огромная выставка-распродажа произведений немецких художников.

Много листов дала на эту выставку и Кэте Кольвиц. Все. собранные деньги пошли семьям бастующих.

Отдельная папка рисунков «Голод» также выпущена «Помощью художников» в 1924 году, и все полученные от ее продажи деньги отданы голодающим берлинским ребятам.

В этой папке есть одна литография, сделанная Кольвиц! Она быстро стала известна во всем мире. Женщина в глубоком страдании отвернулась от ребят, которых ей нечем накормить. Подпись — одно слово: «Хлеба!»

Все мучения послевоенной Германии выражены в этом поразительном произведении, все испытания, легшие на рабочих после инфляции, превратившие их заработок в скудные подачки. Вся мука матерей, которым нечем накормить детей, — в этой содрогающейся фигуре, в прижавшихся к ней беспомощных малышах, которые смотрят на мать с надеждой и мольбой.

Кольвиц откликается плакатами на многие нужды рабочих. Она рисует листовку для недели борьбы с алкоголизмом. Ее заботит, что берлинским детям негде играть, они не видят цветов и зелени, дышат затхлым воздухом узких дворов-колодцев. Художница возмущается тем, что многие большие семьи рабочих живут в тесноте. Кэте Кольвиц призывает рабочих к осторожности на заводах, иначе им грозит гибель от несчастных случаев.

Плакаты расклеиваются на заборах, стенах домов, в парках и рабочих клубах. И часто, совершая свой обычный путь от дома до мастерской, Кольвиц проходила мимо своих плакатов. Она любила этот род деятельности и каждому агитационному произведению отдавала всю силу таланта.

Десять дней в Москве

Букет московских цветов привезли Кэте Кольвиц советские художники С. Рянгина, Б. Яковлев и С. Карпов. Они побывали в мастерской художницы и пригласили ее с мужем приехать в Москву на торжественное празднование десятилетия Октября.

Это было давней мечтой. Еще в 1924 году Кольвиц писала Отто Нагелю, который привез в Москву первую выставку немецкого искусства: «…я очень хотела бы как-нибудь побывать в России… Вы говорите о естественности и веселом нраве тамошних людей. Как это должно быть прекрасно. Но можно ли хоть немного почувствовать это, не зная русского языка? Подумайте, ведь я не знаю ни слова по-русски».

Приглашение было принято с превеликой радостью. Кольвиц писала взволнованно друзьям, как она ждет этой поездки, как стремится побывать в России.

Это было лето ее шестидесятилетия. Уже прошла с успехом юбилейная выставка. Около 500 писем и телеграмм получено на этот раз с поздравлениями. Уже сказаны Роменом Ролланом замечательные слова, облетевшие весь мир:

«Творения Кэте Кольвиц — величайшая поэма современной Германии, в которой отражаются тяготы и страдания простых людей.

Эта женщина с мужественным сердцем охватила их своим взором, взяла в свои материнские объятия с мрачным и нежным сочувствием.

Она голос безмолвия обреченных на жертвы народов».

Десятилетие Октября было отмечено большим всенародным праздником. К первому государству трудящихся тянулись приветствия из всех стран. Иностранные гости заполнили трибуны на Красной площади, и многотысячная демонстрация бесконечной лентой прошла перед ними.

В Москве был созван Всемирный конгресс друзей Советского Союза. И в зале Кэте Кольвиц могла увидеть Теодора Драйзера, Диего Ривера, Анри Барбюса, с которым уже была хорошо знакома.

Кэте и Карл Кольвиц бродят по московским улицам, вглядываются в лица прохожих. Им еще очень трудно живется, советским людям. Они неважно одеты, выглядят сумрачно.

Хорошо сказал об этом времени американский писатель в своей книге «Драйзер смотрит на Россию»:

«Но как не похожа на нас Россия! Господи, какое кипение и бурление подлинной, серьезной, щедрой, не ограниченной чисто материальными ценностями, высоко духовной мысли!»

Еще видит Кольвиц своим зорким взглядом чумазых ребят на улицах Москвы, согревающихся возле котлов с растопленным асфальтом. Ей рассказала Клара Цеткин, что она приютила у себя одного такого паренька. Ему, конечно, жи-, лось несравненно лучше в доме Цеткин. Но он убежал к своим ребятам, вернулся к уличной жизни.

Кольвиц интересуется тем, как пытаются решить в нашей стране эту трудную проблему беспризорности. И после рассказывала в письме к своему бывшему ученику И. Шварцману: «Мы с мужем в 1927 году были в Москве, посетили столярную мастерскую, где работали дети».

Их лечили трудом, этих подростков, которых голод выгнал из родных домов и деревень.