Кэш

Вернувшись на Беговую, Панкратов долго сидел в машине, задумчиво барабаня пальцами по рулю. Потом завел двигатель и выехал на Ленинградский проспект. Он уже знал, куда едет: в Тверь, в детский дом № 24, где десять лет прожил Георгий Гольцов, осиротевший после того, как его отца застрелили на площади в Новочеркасске 2 июня 1962 года, а его дядю на 12 лет отправили в «Устимлаг».

Глава третья РАССТРЕЛ НА ПЛОЩАДИ

I

«Утром 2 июня 1962 года к воротам Новочеркасского электровозостроительного завода имени Буденного начал стекаться рабочий люд. Но по цехам не расходились. Завод стоял. Застыли станки в механических цехах, по литейке не проплывали ковши с расплавленным металлом, на сборке не суетились слесаря возле остовов электровозов. А толпа все росла — хмурая, молчаливая, как бы накапливающая в себе энергию действия. Никто не знал, что этот день войдет в историю России, как вошло „кровавое воскресенье“ 9 января 1905 года, но все знали, что в этот день что-то произойдет.

К девяти часам у проходной собралось все взрослое население поселка Буденовский, все четырнадцать тысяч рабочих электровозостроительного завода. Пришли жены рабочих, принаряженные, как на праздник, набежала вездесущая ребятня. Какой-то малости не хватало, чтобы энергия толпы превратилась в действие. Эта малость явилась в виде плаката, написанного на простыне заводским художником Коротеевым: „Мясо, масло, повышение зарплаты!“ (За этот плакат он позже получил двенадцать лет колонии строгого режима.) По толпе пронеслось: „Пошли!“ Не нужно было говорить куда, все и так знали: в центр города, к Атаманскому дворцу, где помещались горком партии и горисполком. „Мы им всё скажем!“ Многотысячная толпа двинулась в путь, заполняя собой широкую, как выгон, улицу. Несли портреты Ленина из старых запасов заводского профкома, несли свежие лозунги, заготовленные к несостоявшемуся празднику освобожденного труда: „Да здравствует освобожденный труд!“

От поселка Буденновского до Атаманского дворца было двенадцать километров.

События, взбунтовавшие мирный южный город Новочеркасск, начались двумя днями раньше. 31 мая 1962 года появилось правительственное постановление о повышении цен на мясомолочные продукты. Мясо, стоившее рубль двадцать копеек килограмм, стало по два рубля. Молоко — 35 копеек литр вместо 20 копеек. Масло — 3.40 вместо 2.20. Все цены скакнули в среднем на 30 процентов. Хрущев, в то время Первый секретарь ЦК КПСС, понимал, что простым постановлением тут не отделаешься, нужно объяснить советскому народу, чем оно вызвано. Обращение писали четыре группы экспертов, рассаженные по цэковским пансионатам. Все их варианты Хрущев забраковал, написал свой. Объяснил по-нашенски, по-простецки. Уже год мы вынуждены покупать пшеницу в Канаде, а денег в казне нет. Снизить расходы на оборону не можем, сами понимаете почему, сельское хозяйство работает себе в убыток из-за низких закупочных цен. Придется вам, товарищи рабочие, эту нагрузку взять на себя. Мера эта временная, как только, так сразу. Как ни странно, сработало. Во временность, конечно, никто не поверил, но волнений повышение цен не вызвало. Поматерили „кукурузника“, не без этого, на том и кончилось.

В Новочеркасске тоже ничего бы, вероятно, не произошло, если бы повышение цен не совпало со снижением расценок на 30 процентов. Директор НЭВЗ Курочкин объявил об этом первого июня, ничего не имея в виду. Ему спустили указание сверху, он издал соответствующий приказ. Тридцатипроцентное повышение цен на основные продукты и снижение на треть расценок означало, что у рабочих, получавших по 80 — 100 рублей, жизненный уровень упадет как минимум вдвое. Курочкина окружили возмущенные рабочие литейного цеха: „Как жить? И так еле сводим концы с концами!“ Директор отбивался: „Я-то при чем? Мне приказали!“ „Вы все не при чем! А нам чем кормить семьи? Мясо и раньше было через раз, а теперь к нему не подступишься!“ Донельзя раздраженный и разозленный директор не выдержал: „Не хватает на мясо? Жрите пирожки с ливером!“ Фраза мгновенно облетела литейку, а затем и весь завод. По цехам пронеслось: „Бросай работу!“

Неурочно и оттого тревожно, будоражаще заревел заводской гудок. Гудок включил слесарь Гладышев. Он ревел десять минут. (За это Гладышев потом получил десять лет.)

Рабочая забастовка на крупнейшем предприятии Новочеркасска — это было ЧП. Из Ростова примчался первый секретарь обкома КПСС Басов. Его призывы успокоиться и вернуться на рабочие места только разъярили толпу. Басова и сопровождающих его лиц загнали в заводоуправление, оттуда их потом вывели черным ходом. Энергия бастующих требовала выхода. Баррикадой перекрыли железную дорогу: пусть о нас узнают в Москве. Десятки пассажирских и товарных поездов застыли в степи. Послали гонцов на другие предприятия Новочеркасска с призывом поддержать забастовку, одновременно отправили отряд из тридцати человек на газораспределительную станцию с заданием перекрыть газ и остановить все заводы.