Кэш

— Ты, блядь, хочешь сказать, что это я виноват, что ты разбила стакан? Кто платит за это дерьмо, Уиллоу? А? Кто?

Раньше он никогда на меня не кричал. Был немного грубоват, немного излишне напорист в своем тоне? Конечно. Но он никогда не кричал открыто. Я почувствовала, как мое тело дернулось от этого звука, страх развернулся, как змея в животе, пасть разжалась, готовая проглотить меня изнутри.

— Мне очень жаль, Дамиан. Я не хотела этого делать...

— Нет. Ты не сожалеешь. Ещё нет. Но ты будешь.

Я даже не заметила, когда он наклонился и начал расстегивать ремень, что должно было меня напугать. В моем мире это не представляло угрозы. Во всяком случае, я думала, что он собирается заставить меня отсосать ему или трахнуть его, или что-то в этом роде.

И кто может винить его за то, что он захотел этого, как только вернулся домой после стольких дней без этого?

— Брось все остальное в раковину, сука.

Сука? Сука? Я бросила осколки стакана в раковину, мои руки внезапно задрожали. — Я так рада, что ты дом...

— Заткнись нахрен. Я знаю, чем ты занимаешься. — Вот дерьмо. Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Он знал о занятиях и друзьях. Хорошо. Это было нормально. Я могла бы все это уладить. Мне просто нужно было поговорить с ним и сказать... — Трахаешься со всеми подряд, — обвинил он, взяв свой ремень и сложив его пополам, крепко сжимая концы.

— Что? Дамиан, нет! Я всегда была только с тобой...

— Не смей мне врать, грязная шлюха! Я знаю, что ты раздавала свою пизду каждому мужчине, которому только могла.

Внезапно мой взгляд упал на ремень, и я все поняла. О боже, я все поняла. Чувство, которое я испытала тогда, было трудно описать. Страх, да, но он отличался от любого страха, который я когда-либо испытывала, потому что был смешан с чем-то другим. Он был смешан с осознанием того, что в отличие от случайного ограбления на улице, это будет не единственный раз. Если мой муж собирался избить меня, он собирался продолжать избивать и дальше. Конца этому не будет видно. К горлу подступила тошнота, и мне пришлось с трудом сглотнуть, чтобы подавить ее.

— Я покажу тебе, что происходит, когда моя женщина уходит от меня. Наверное, я должен преподать тебе урок, а?

Его рука поднялась, откинулась назад, и все, что последовало за этим, была обжигающая, неописуемая боль от ремня, впивающегося в мою кожу. Она... ослепляла. Всепоглощающая боль. Это было все, что было за пределами этого мира, боль. Я быстро потеряла равновесие, рухнув на пол на четвереньки, чувствуя, как стекло врезается в мои ладони и ноги, когда я пыталась отползти, слезы текли по моему лицу. Стоя на четвереньках, я была в идеальном положении, чтобы он мог задрать мою юбку, сорвать трусики и приложить ремень к голой, незащищенной коже моей задницы. Затем поднялась тошнота, оставив меня с рвотными позывами на кухонном полу, когда ремень врезался в уже выступившие рубцы на моей коже.

— Ты принадлежишь мне, — прорычал он, присаживаясь позади меня, и я знала, что будет дальше. Так или иначе, я выбрала его. Я даже не потрудился сказать «нет». Если он уберет ремень, я позволю ему трахать меня до тех пор, пока у меня не откажут ноги. Ремень двинулся вверх, и я почувствовала, как он скользнул вокруг моей шеи, затягивая его в ошейник и дергая до тех пор, пока я не смогла даже попытаться вдохнуть. Именно тогда он вошел в меня.

После этого он оставил меня плакать на полу. И, Господи, как я плакала! Я никогда в жизни так не плакала — громко, достаточно громко, чтобы оповестить соседей, если они уже не слышали, как я кричу из-за побоев, и неконтролируемо, все мое тело сотрясалось от рыданий, которые, как я чувствовала, никогда не закончатся.

Он вернулся, когда я затихла, все еще плача, и я была почти уверена, что никогда не перестану плакать, поднял меня и понес в ванную, где он бросил меня на задницу, посмеиваясь, когда я закричала от прикосновения к открытым ранам на спине и заднице. Я с ужасом наблюдала, как он подошел к аптечке и схватил спирт, пинцет, тройной антибиотик и бинт. Он вернулся ко мне, не потрудившись взглянуть мне в лицо, открутил крышку и вылил спирт мне на ладони и ноги, не обращая внимания на мои крики от боли.

— В следующий раз ты будешь вести себя правильно, Уиллс, — упрекнул он, взяв пинцет и принявшись вытаскивать стекло из моей кожи. Закончив, он щедро смазал меня антибиотиком и забинтовал, прежде чем перевернуть на живот и заняться ранами на спине.

Видите ли, это было... это не было сожалением. Он заботится обо мне? Это было не из-за раскаяния или беспокойства о моем здоровье. Он позаботился о моих ранах, потому что не хотел, чтобы у меня была хоть какая-то причина идти в больницу, чтобы у меня был шанс рассказать кому-нибудь, что происходит.

Он оставил меня в ванне, когда закончил мыть меня. Я не плакала. Я вдруг почувствовала, что не могу больше плакать. Мне было плохо. Так невероятно плохо.

Мой муж избил меня.

Я была избитой женщиной.

Я была клише.

Но я ничего не могла с этим поделать.