Кесарево сечение

"Вас зовут Глеб, а фамилия ваша Кукса, не так ли? Нам такие люди очень нужны. То есть люди, лишенные способности задавать глупые вопросы, на которые у меня нет возможности ответить, поскольку я ни черта не знаю о том, что произошло, и сам желаю задать кому-либо эти самые вопросы. У вас есть хватка и способность видеть то, что другие не замечают. Можете и дальше заниматься статистикой, но я вам не советую. Окунитесь в кипение жизни, соберите крупицы опыта, а уж потом осмысляйте и охватывайте умственным взором. Ну, как, согласны?"

Я сказал, что должен подумать. Мне ведь необходимо написать и защитить дипломную работу.

"Правильно, – сказал Петр Янович, благосклонно кивнув. – Но это пустяки. Явится Сюняев – он вам все расклассифицирует в два счета. Я дам поручение. У него не голова, а банка данных. Два дня – не больше. А формулы вы подберете из учебников. И вообще, научная работа только тогда плодотворна, когда делается на досуге. Я понятно излагаю?"

Именно тогда я впервые применил формулировку ответа, за которую Сюняев обещал поставить мне памятник на самом видном месте. Я ответил:

"Вполне, и даже более того".

"Это радует и вдохновляет, – заметил Гиря. – У нас, таким образом, намечается удивительно полное взаимопонимание. Так вы согласны?"

На другой день я дал согласие, о чем жалею очень редко. В основном, когда нет работы.

Сначала я написал дипломную работу и, защитив ее на "хорошо", был зачислен в штат. Примерно год у меня ушел на стажировку, в процессе которой я сопровождал старших и более опытных коллег. Какое-то время я совершенно не понимал, зачем они мотаются по Системе и лезут в чужие дела. Но постепенно понимание наступило. Выражается оно примерно в следующем. Когда на место происшествия прибывает человек, побывавший в других местах, где случились другие происшествия, он видит многое из того, что никто из участников данного происшествия не замечал, и никогда бы не заметил. На самом деле, уже одного этого достаточно, чтобы оправдать деятельность нашего отдела. Другая сторона состоит в том, что после происшествия, и особенно если были жертвы, все, включая начальников всех уровней, находятся в состоянии перманентного стресса, и катастрофически возрастает вероятность совершения новых глупостей при инстинктивных попытках смачивания концов. Третья же сторона состоит в том, что на месте происшествия кто-то должен представлять закон и власть. Почему – не знаю, но каждый человек в этом остро нуждается.

В процессе стажировки я старался быть полезным, и мои старания были замечены. Первой похвалы от Валерия Алексеевича я удостоился через полгода, от Зураба Шалвовича – через год, а от Петра Яновича аж через два с половиной. В конце третьего года я приступил к самостоятельной работе в качестве дознавателя. С этого момента я вошел, как выразился Сюняев, "в нашу тесную семью" на равных, то есть получил право самостоятельно принимать решения, имеющие юридическую силу. Еще через год я с некоторым удивлением обнаружил, что с моим мнением не только считаются, но его начинают требовать даже в тех случаях, когда непосредственного участия в расследовании я не принимал. Чаще всего это делал сам Гиря. Давал отчет и просил сформулировать точку зрения. Я, разумеется, был горд и полон самоудовлетворения, но вовремя осознал, что здесь что-то не то. В конце-концов, я понял, что именно. Гиря меня воспитывал по специальной программе.

"Вот что, Глеб, – сказал он однажды, – то, что я тебе сейчас скажу, может показаться неожиданным, но настал момент принятия решения. Решение это я согласовал с некоторыми коллегами и получил их одобрение. Но, – тут он обнажил указующий перст, – решение принял я. Парень ты сообразительный, и темнить я не буду. Ты мне нужен. Я надеюсь, что однажды именно ты сядешь на мой стул. А поскольку сейчас еще не ясно, когда это потребуется, надо сделать так, чтобы твой зад в любой момент был готов к мягкой посадке. Ты, в свою очередь, должен решить для себя, подходит ли для тебя этот стул. И если решишь, что нет, немедленно сообщи мне об этом, потому что я должен буду начать кадровую работу заново. Скажу прямо, мне бы этого не хотелось, но в любом случае по этому поводу у нас не должно быть никаких недомолвок. Это первое. Теперь второе. Видишь ли, у меня в сейфе лежат кое-какие факты, выводы по которым я не могу доверить кому попало… Нет, не то… Я хочу, чтобы, если со мной что-то случится, существовал некто, кто по данным фактам сделает точно такие же выводы. Ты можешь спросить, почему я не изложу эти выводы? Потому, что у тебя после этого исчезнет возможность сделать их самостоятельно. Давай попробуем работать в таком режиме, а там жизнь покажет… Короче: я отныне считаю тебя своим дублером, или, если угодно, очередным воплощением. Этот факт, однако, никоим образом не должен отразиться на наших профессиональных отношениях. Он и не отразится. Я понятно излагаю?"

"Вполне", – сказал я ошарашенно.

"Но, надеюсь, не более того?" – усмехнулся Петр Янович.

"Скорее, даже менее", – признался я.

"Ну и ладненько", – закруглил разговор он.