Кьеркегор

Но фундаментальное различие между эстетическим и этическим Кьеркегор определяет вполне ясно. Первое – «внешнее», обусловленное, непоследовательное, саморазрушающее; второе – «внутреннее», необходимое, последовательное, самосозидающее. Выглядит убедительно, если не считать базового упущения. Мы не можем жить исключительно этической жизнью – в ней всегда и неизбежно будет присутствовать элемент «внешнего» и случайного. Даже если мы сделали выбор в пользу этического, некая доля эстетического непременно должна сохраниться.

В соответствии с диалектическим процессом сама неудовлетворительность этической стадии подводит нас к третьей точке зрения, представляющей собой синтез двух предшествующих противоположностей, эстетического и этического. Кьеркегор называет третью стадию религиозной и рассматривает ее в своей следующей книге – «Страх и трепет» (написанной под псевдонимом Йоханнес де Силенцио).

В этой работе Кьеркегор исследует понятие веры. Он характеризует ее как высший субъективный акт. Вера иррациональна – это «прыжок» по ту сторону всех возможных рациональных оправданий и доказательств. Она не имеет ничего общего ни с этикой, ни с добродетельным поведением. Этическая жизнь, с ее представлением о самосотворении и ответственном выборе, не способна в полной мере подготовить и обеспечить «прыжок веры». Сия «высшая иррациональность» лежит за пределами этического, которое требует рационального поведения. Вера соотносит человека с чем-то высшим, которое само по себе есть суть всего этического. По Кьеркегору, этическая жизнь касается религии главным образом в социальном смысле, достижение же религиозной стадии требует «теологического устранения этического». Иначе говоря, от нас требуется отбросить этические стандарты, чтобы, переступив через них, достичь более серьезной цели.

По мнению Кьеркегора, религиозное следует рассматривать как диалектический синтез эстетического и этического. Оно объединяет внутреннюю и внешнюю жизнь, определенность и неопределенность (прыжок веры уходит за пределы всех определенностей.)

Кьеркегор иллюстрирует религиозную стадию библейской историей об Аврааме и Исааке. Чтобы испытать силу веры Авраама, Господь повелевает ему принести в жертву своего сына Исаака. С этической точки зрения такой поступок можно рассматривать только как зло, но истинная вера (необходимое условие религиозной стадии) включает божественный умысел, отменяющий все этические требования.

Авраам готовится исполнить Божье требование, невзирая на имеющиеся, возможно, колебания. Его жизнь проходит на религиозном уровне, который выше этического, так как заключает в себе веру в божественное, из которого и проистекает этическое.

Многие справедливо усмотрят в таком отношении опасное безумие. Именно так на протяжении веков вели себя религиозные фанатики. Фюреры и тираны склоняли к подчинению, используя сходные методы психологического диктата. Ключ к решению проблемы – психология. Единственный аргумент в защиту Кьеркегора тот, что речь идет не о публичном акте, а о диалоге души. Достаточно представить Авраама и Исаака как различные элементы одной личности, и все становится не только понятным, но и вполне приемлемым. Жертва необходима, если мы на самом деле хотим достичь чего-то. Обычно эта жертва иррациональна и может вступать в противоречие с нашими представлениями о добре и зле. Субъективно мы часто открываем жизненную цель через иррациональный прыжок веры, который имеет мало или вообще ничего общего с этическим. Кьеркегор относит это к религиозной стадии. Но точно так же, «верой в себя», любой человек, от художника до будущего премьер-министра или комика, придает цель своей жизни. Как говорит Кьеркегор, «жизнь поэта начинается с конфликта со всем бытием».

Кьеркегор подробно останавливается на истории об Аврааме и Исааке, и причины этого вполне понятны. Здесь снова слышится громкое эхо разрыва с Региной. С этической точки зрения тот поступок мог выглядеть «злом», но Кьеркегор считал его необходимым для того, чтобы вести религиозную жизнь. Звучит здесь и другое эхо, темное эхо его отношений с отцом. В последний момент Господь остановил руку Авраама, так что Исаак не был принесен в жертву. Давящее доминирование отца едва не довело Кьеркегора до духовного угасания; но отец умер, чтобы сын смог «стать чем-то».

К тридцати годам Кьеркегор почти полностью посвятил свою жизнь литературе. Он больше не виделся со старыми университетскими друзьями и жил в полном одиночестве. Из дома выходил только ради долгих прогулок по улицам Копенгагена, где привлекал внимание эксцентричным видом. Худой, сутулый, в цилиндре и узких брюках, одна штанина которых была неизменно короче другой. Всегда казавшийся старше своих лет, он выглядел сейчас человеком среднего возраста. Иногда он останавливался и разговаривал с маленькими детьми, дарил какие-то мелочи, а они с настороженной радостью смотрели на странного, то ли молодого, то ли пожилого мужчину, отличавшегося от других взрослых непосредственным юмором.