После обеда в столицу ушла телеграмма за подписью Лу-комского. В ней вновь повторялось сказанное уже много раз: спасение России — в создании сильной власти, оздоровлении армии и наведении порядка в тылу. Лукомский писал, что все эти мероприятия были одобрены правительством. Подтверждением этому могут служить визиты Савинкова и Львова, приезжавших от имени Керенского. Лукомский заявлял, что "остановить начавшееся с вашего же одобрения дело невозможно, и это поведет лишь к гражданской войне, окончательному разложению армии и позорному сепаратному миру, следствием коего, конечно, не будет закрепление завоеваний революции".
"Ради спасения России, — обращался Лукомский к Керенскому, — вам необходимо идти с генералом Корниловым, а не смещать его. Смещение генерала Корнилова поведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала.
Я лично не могу принять на себя ответственность за армию, хотя бы на короткое время, и не считаю возможным принимать должность от генерала Корнилова, ибо за этим последует взрыв в армии, который погубит Россию". [341]
Телеграмма Лукомского была единственным ответом Ставки на вызов правительства. Поразительно, но Корнилов даже не попытался лично связаться с премьером, для того чтобы разрешить возникшее недоразумение. Можно понять, что в этом сыграла свою роль гордость — Керенский действительно уволил Корнилова, будто лакея. Но в Могилеве вообще была утеряна всякая информация о происходящем в столице. Своим бездействием Ставка отдавала инициативу противной стороне и рисковала поплатиться за это. Керенский же сознательно шел на обострение конфликта, с порога отвергая все попытки примирения.
В Петрограде воскресенье 27 августа 1917 года выдалось теплым и ясным. В воздухе уже дышало осенью (по европейскому календарю на дворе был сентябрь), но погода была солнечной и какой-то радостной. На улицах царила удивительная тишина. До этого в течение как минимум двух недель по городу ходили слухи о массовых беспорядках, предстоящих в день полугодового юбилея революции. Напуганные власти постарались свернуть все запланированные мероприятия. Даже торжественное заседание ВЦИКа Советов прошло накануне. Марсово поле, излюбленное место проведения демонстраций, было пустынно. На Невском мальчишки-газетчики приставали к прохожим с надоевшими новостями о немецкой угрозе и голодных волнениях в провинции. Никто и не догадывался, чтб предстоит уже в ближайшие часы.
В полдень невыспавшиеся члены правительства вновь собрались в Зимнем дворце. Формально накануне министры подали в отставку, и потому встреча была объявлена частным совещанием. Керенский прочел собравшимся текст своего обращения к населению. В нем было много слов о защите завоеваний революции, свободы и республиканского строя, но причины отставки Корнилова сформулированы крайне расплывчато и неубедительно. В итоге министры отказались подписать этот документ, мотивируя свой поступок вчерашней отставкой. Часть присутствовавших предложила повременить с обнародованием обращения и попытаться еще раз связаться со Ставкой. Керенский не возражал, но отказался лично беседовать с Корниловым. Это было поручено Савинкову, а заседание прервано до вечера.
В переговорах с Корниловым Савинков повел себя не лучшим образом. Он начал обвинять Корнилова в обмане, причем используя очень жесткие выражения. Создается впечатление, что бывший террорист смалодушничал. Керенский считал Савинкова главным виновником "корниловского дела" и был готов отдать приказ о его аресте. [342]Обвиняя Корнилова, Савинков таким образом оправдывал себя.
Корнилов попросил полчаса для обдумывания ответа. По прошествии этого срока разговор возобновился. Главковерх повторил, что ни на секунду не думал поднимать мятеж и не мыслит правительства без участия Керенского и Савинкова. Именно такие инструкции и были даны Львову. "Я вновь повторяю, что мне интересы моей Родины, сохранение мощи армии дороже всего. Свою любовь к Родине я доказал много раз, рискуя собственной жизнью, и ни вам, ни остальным министрам правительства не приходится напоминать мне о долге перед Родиной". Корнилов заявил, что решение о его отставке навязано изменниками и предателями и подчиниться ему равнозначно бегству с поля битвы. "В полном сознании своей ответственности перед страной, перед историей и перед своей совестью я твердо заявляю, что в грозный час, переживаемый нашей Родиной, я со своего поста не уйду". [343]
Как ни странно, но этот жесткий ответ разрядил обстановку. Савинков в ответной реплике назвал происходящее "недоразумением" и пообещал доложить о разговоре правительству. Разговор закончился вполне спокойно, собеседники были любезны и вежливы. Хронометр в аппаратной показывал 17 часов 50 минут.