В первый день пребывания в тюрьме (это было здание, где до войны было Симферопольское педагогическое училище) Бурмин признался товарищам по камере, что у него сохранился маленький дамский пистолет, ибо при аресте румыны его плохо обыскали. Этот вопрос коллективно обсудили и решили для безопасности заключенных сдать его администрации тюрьмы. Потом начались многочисленные допросы, очные ставки и пр., что входит в общее понятие "следствия". 9 декабря перевели в тюрьму на Севастопольской улице (бывшее здание школы). В этой тюрьме мы содержались тоже вместе, за исключением Парахина и Бурмина, которые были помещены в отдельные камеры на первом этаже. К Прилежаеву, который жил до войны в Симферополе, приходила мать-старушка, ей удалось несколько раз передать нам продукты. Наши девушки содержались в камере напротив. И здесь нас продолжали допрашивать. Особенно издевались фашисты над Парахиным. Его не выпускали на прогулки и даже в туалет, а когда Парахин протествовал, к нему в камеру выпускали голодных овчарок. Числа 23–25 января 1943 г. я в последний раз видел Парахина. На него страшно было смотреть, ибо он был очень истощен, желтый, вся одежда разодрана. По его странным высказываниям я понял, что комиссар лишился рассудка, также считали и другие. 31 января нас отделили и перевели в лагерь для военнопленных. Дрикера от нас отделили еще раньше и, видимо, расстреляли, ибо он не мог скрыть свое еврейское происхождение. 22 февраля мы были отправлены в лагерь военнопленных города Владимира-Волынского. В этом лагере в середине апреля от тифа умер Желтовский. Сначала 9 марта тифом заболел я и проболел до 14 апреля. С Желтовским мы все время держались вместе, он заболел 20 марта, от болезни у него совершенно атрофировался желудок, были страшные боли, я за ним все время ухаживал, ибо шел на поправку. Он был хорошо одет, и мы что-то обменяли из вещей на питание. Я достал немного крупы и опиума. Ухаживая за ним, я не спал двое суток. К утру 11 апреля он как-то затих, боли его оставили. Я заснул, а когда проснулся, то Желтовский был уже мертвый. Пришел санитар и сразу же содрал с него жилет. Затем пришли лагерные полицейские из русских и содрали с него кабардиновую одежду. Немцы, боясь заразы, в наше тифозное помещение не заходили. Затем меня из тифозного барака перевели в барак для слабых, где я содержался до 9 мая. В это время я увидел Бурмина, он содержался в блоке, где жили офицеры от майора и выше. Там содержалось и 6–7 генералов. Среди них был Иванов, затем я слышал, что его увезли в Берлин к предателю Власову. А встретились мы с Бурминым так. На кухне баланду распределял Семенов, но он не стал мне ее давать под предлогом, что за меня ее уже получили наши ребята. Я стал доказывать обратное, и Семенов меня ударил черпаком. В этот момент кто-то спросил: "Коля, что с тобой?" Это был Бурмин. Потом он закричал на Семенова и выплеснул на него свою баланду. Подбежали лагерные полицейские, но они знали Бурмина и его побаивались. Семенов нам обоим дал снова по порции. После этого мы с Бурминым встречались почти каждый день. Выглядел он хуже, чем в тюрьме. Был слаб, ходил с палочкой. Как-то ко мне подошел пленный и начал меня агитировать во власовскую армию. Я решительно отказался стать предателем. Скоро при встрече Бурмин признался мне, что он специально ко мне подослал человека с целью проверки. Через несколько дней меня, Поважного и Шкоду отправили в лагерь г. Ченстохова в Польше".
О разбирательствах в "СД" известно только со слов Ильясова С. Ф. и Поважного М. Г. Во время следствия фашисты по-прежнему интересовались связями с подпольем и партизанами. На первом же допросе Поважный М. Г. узнал переводчицу, это была его знакомая и даже "коллега по службе Таня". Матчинбаева Татьяна Васильевна работала в управделами, в заготконторе винного комбината "Массандра" в Симферополе. Сюда перед войной по служебным делам из Севастополя часто приезжал Поважный М. Г. Он всегда был любителем женщин, поэтому перед войной даже пытался ухаживать за красивой и интеллигентной Таней, тем более, у нее, по слухам, в то время не было мужа. Матчинбаева Т В. его тоже сразу же узнала и очень помогла ему. Самое серьезное обвинение фашистов к Поважному заключалось в том, что он в каменоломнях приказал расстрелять пленного немца. Случай этот в действительности был, ибо Михаил Григорьевич не хотел кормить и охранять пленного. Татьяна в присутствии немца-следователя, не понимавшего ничего по-русски, прямо сказала Поважному, чтобы он этот факт решительно отрицал.