Кентерберийские рассказы

Лучшим из всех вас, мужчин, был мудрец-астролог Птолемей. Он ведь в Египте жил, верно? В одной из своих книг он записал пословицу, в которой все ясно подытожено: „Мудрейший из людей, – говорил он, – это тот, кто занимается собственными делами и не тревожится из-за того, что творится в остальном мире“. Ну, вы, надеюсь, понимаете, чтó он имел в виду? Если вам перепало достаточно, или даже более чем достаточно, то зачем вам беспокоиться из-за того, что другие люди тоже получают удовольствие? Вот что я тебе скажу, старый ты козлище. Тебе что – мало со мной возни в постели? Только скупердяй не даст другому затеплить свечку от огонька из своего фонаря. Понял ты меня? Ты ведь все равно будешь видеть в темноте. И нечего беспокоиться. Никто твой огонь не похитил.

Меня уже до смерти тошнит, когда ты принимаешься толковать, дескать, нам, женщинам, следует „одеваться скромно и сдержанно“, как если бы мы оставались девственницами. Тебя хлебом не корми – дай Библию процитировать! Как там сказано? „Женщины не должны красоваться в драгоценных каменьях и расхаживать с заплетенными косами. Женщины не должны красоваться в жемчугах, золоте или богатых платьях“. Что за бредни! Даже спорить с тобой из-за этого неохота.

Что-что? Говоришь, будто я – как кошка? Будто стоит тебе только подпалить мне шкуру – и я из дома ни ногой? Вот, значит, как ты думаешь? Да если у кошки шкурка гладкая и блестящая, то она и получаса дома не просидит! Она всю ночь будет гулять по крышам, красуясь и закатывая такие громкие концерты, что любой кот в округе узнает: у нее течка. Понял ты, к чему я клоню? Если нападет на меня такая охота, то и я гулять буду.

Что проку шпионить за мной, старый чурбан? У Аргуса, говорят, было сто глаз, но даже он бы меня не удержал. Разве что мне самой бы захотелось, чтобы он за меня подержался. Ну, я бы и тогда нашла способ его одурачить. Можешь не сомневаться. Ты говоришь, на свете есть три напасти: слуга-выскочка, сытый дурак и служанка, наследующая своей госпоже. И уверяешь меня, что миру не снести четвертой напасти – сварливой жены. Ах ты, гнусный старикашка! Чтоб тебя Бог пораньше прибрал! Ты еще жен будешь перебирать – сварливые они или нет? Как будто к тебе уже очередь охотниц выстроилась? Хватит уже меня поучать!

А потом ты говоришь, что женская любовь – это ад земной, безводная пустыня. Ты сравниваешь ее с неукротимым бушующим огнем: чем больше поглощает пламя, тем оно жаднее становится, тем больше хочет пожрать. А потом перескакиваешь на другое сравнение: бедная жена – это червь, который точит дерево и пробирается вверх; она завладевает главными богатствами мужа и постепенно лишает его сил. Да ведь это всем мужьям известно, верно? Старый ты хрыч! Козел! Погоди, я еще до тебя доберусь!»

Вот так-то я разговаривала со своими пятью мужьями. Я их просто в порошок стирала. Всякий раз, как они меня в чем-нибудь винили, я ругалась, что они пьяны. А милашка Джонни и служанка меня покрывали. Господи, сколько я им хлопот доставила! А сказать вам по правде, они вполне безобидны были. Это я вела себя как кобылица. Ржала и кусалась. Бранила их почем зря, когда сама бывала неправа. А иначе бы мне влетало как следует. Не могла же я этого допустить. Кто на мельницу первым приходит, тот и хлеб первым получает. Я всегда первой в драку лезла. Я же в ней и побеждала. А они даже рады были прощенья просить за грешки, которых не совершали. Я их обвиняла в изменах – а они-то такие хилые были, что едва на ногах держались.

Они со всем мирились. Они вправду думали, будто я так горько жалуюсь из-за того, что в глубине души их люблю. Да, я врала им, будто выскакиваю по ночам на улицу, чтобы отвадить от дома всех баб, за которыми они увиваются. А под таким предлогом сама забавлялась как только хотела. Женщины ведь рождаются с такими талантами. Господь наделил нас даром притворно плакать, лукавить и обманывать. Я всю жизнь этим занималась и могу похвастаться, что всегда брала верх над своими муженьками. Хитростью или силой, ворчаньем или нытьем – я выходила победительницей. Хуже всего им приходилось, конечно, в постели. Вот там-то я на них вовсю отыгрывалась! Как только я чувствовала на себе их руки, я грозила показать тыл – если только они не заплатят мне какой-нибудь выкуп. А уж когда я что-нибудь получала, то позволяла им делать что угодно. Мне было все равно.