Кентерберийские рассказы

Уже приближался условленный день их возвращения в Афины, куда, согласно уговору, каждый должен был привести с собой сотню рыцарей, вооруженных для боя. Это был поистине цвет рыцарства. Полагаю, во всем мире не нашлось бы в те времена лучших воинов. Не нашлось бы никого благороднее или смелее их. Все они были свято преданы рыцарским добродетелям – скромности и чести. Все они мечтали стяжать себе силой оружия непревзойденную славу. А мог ли им представиться для этого более подходящий случай, чем состязание из-за руки Эмилии? Такое могло бы произойти сегодня. Если бы подобный турнир объявили в Англии или какой-нибудь иной стране, то кто из рыцарей стал бы колебаться? Сражаться за прекрасную даму – вот высшее блаженство. Ведь в этом, по моему мнению, и состоит цель и смысл рыцарства – и в старину, и в наши дни.

Так выступила в путь сотня Паламона. Одни были облачены в кольчугу и металлический нагрудник поверх легкой рубахи. Другие – закованы в сплошную броню, крепкую и тяжелую. Кто-то держал прусский или круглый щит, на ком-то были ножные латы. Один размахивал боевым топором, другой держал стальную булаву. Так было, и так будет всегда.

Среди рыцарей, сопровождавших Паламона, был царь Фракии Ликург. Черна была его борода, отважен облик. Глаза его сверкали желто-рдяным блеском. Брови были раскидистые и косматые, что придавало ему сходство не то со львом, не то с каким-то сказочным могучим зверем. Он был крупного телосложения, с мощными мышцами, широкоплечий и длиннорукий. Что еще о нем сказать? По обычаю своей страны, он ехал в золотой колеснице, запряженной четырьмя белоснежными быками. Вместо плаща поверх доспехов (утыканных яркими гвоздями, чьи шляпки поблескивали золотом на солнце) он набросил на себя медвежью шкуру, почерневшую от старости. Длинные волосы – черные и блестящие, как вороново крыло, – были зачесаны за спину. На голове лежала золотая диадема толщиной в мужскую руку, усеянная драгоценными каменьями, рубинами и алмазами, неслыханно тяжелая. За его колесницей бежало десятка два, а то и больше, белых волкодавов, величиной с бычка, привычных к охоте на льва и на оленя. Они следовали за царем с туго перевязанными мордами, на поводках, прикрепленных к золотым ошейникам. В свите фракийского царя ехали сто хорошо вооруженных рыцарей с отважными и дерзкими сердцами. Так выступал в бой Ликург.

Согласно старинным преданиям, которым я должен следовать, в процессии Архиты был и великий Эметрий, царь индийский. Он ехал на гнедом коне; на этом благородном животном была стальная узда и попона из золотой парчи, расшитой хитрыми узорами. Воистину, Эметрий напоминал самого Марса. Его герб был выткан из редкостного шелка и расшит крупным белым жемчугом; новенькое седло обшито чеканным золотом, а плащ, окутывавший плечи, украшен сверкающими рубинами. Волосы ниспадали ухоженными кудрями – такими же желтыми и блестящими, как солнце. У него был орлиный нос и глаза, отливавшие золотым светом; губы круглы и четко очерчены, лицо – свежо и светло, если не считать веснушек, рассыпанных там и сям. Он был настоящий лев – и видом и нравом. Лет ему было, пожалуй, двадцать пять. У него пробивалась борода, а голос звучал подобно боевой трубе. Голову его украшал лавровый венок, весь в пышной зелени. Для охоты он держал на руке ручного орла – белого, как лилия. Как и Ликург, он привел с собой сто рыцарей, прекрасно вооруженных и защищенных. Лишь головы у них были обнажены – в знак того, что они сражаются за любовь. И следует вам знать, что среди них были и герцоги, и графы, и даже несколько королей: все они собрались из преданности рыцарству. Вокруг них скакали ручные львы и леопарды. Так эта благородная конная процессия приближалась к Афинам. Они прибыли в город в воскресный день, в девять часов утра, и там, на улицах, спешились.

Афинский герцог, прославленный Тесей, приветливо встретил их и повел по городу к приготовленным для них чертогам; каждому было оказано гостеприимство в соответствии с его чином и званием. Тесей устроил для них пышный пир и позаботился обо всем с неслыханной щедростью. Вы, может быть, ждете, что я опишу вам музыку, что звучала на пиру, и услуженье за столами, и те дары, что получили гости высокого и низкого звания, и богатое убранство Тесеева дворца, или расскажу, в каком порядке были рассажены гости, или какая из дам была самой красивой или самой искусной в танцах, или кто лучше всех пел, или кто страстнее всех пел о любви, – но нет, боюсь, что я вас разочарую. Вы не услышите от меня ни о ручных соколах, сидевших на жердочках, ни о мастифах, лежавших на полу пиршественной залы. Все это вы можете увидеть на гобеленах. Для меня же сейчас важнее продолжить мой рассказ.