Теперь она плохо спала, утром просыпалась с воспаленными, уставшими глазами; голова постоянно болела, мысли путались, и даже обычные дела по дому давались ей с трудом. И одновременно стала тускнеть прежде ясная картина прекрасного лилового моря под лучами солнца в конце туннеля, стягиваясь в точку, подобную звездочке и столь же недостижимую. Теперь она знала, что ей никогда не попасть туда. И из темноты, простирающейся позади, все ближе подбирались деревья, пытаясь схватить ее, оплетая руки и ноги, протягиваясь к самым губам. По ночам она просыпалась от удушья. Казалось, влажные листья зажимают рот, а мягкие зеленые щупальца обвивают шею. Ноги тяжелели, словно укореняясь в земле. По всей длине черного туннеля тянулись гигантские лианы, стремясь отыскать на теле женщины те точки, где они могли бы вернее закрепиться, подобно плющу или иным паразитам-великанам царства растений, которые опутывают деревья, чтобы высосать из них жизнь.
Медленно, но верно смертоносная поросль завладевала ее жизнью. Она боялась тех ветров, что гуляли по зимнему лесу. Они были с ними заодно. И помогали распространяться.
— Отчего ты не спишь, дорогая?
Теперь муж играл роль сиделки, с искренним участием стремясь выполнить малейшие ее прихоти, что, по крайней мере, имитировало любовь и заботу. Он абсолютно не подозревал, сколь жестокая битва разгорелась из-за него.
— Что тебя тревожит?
— Ветер, — прошептала она в темноте.
Долгими часами смотрела она, как раскачиваются ветви за незашторенными окнами.
— А сегодня они разгулялись, все бормочут и никак не дают мне заснуть. И так громко зовут тебя!..
И его странный тихий ответ на секунду ужаснул ее, пока истинное значение не потускнело, оставив ее во мраке смятенного сознания, откуда она теперь почти не выходила.
— Деревья возбуждают их по ночам. Ветры — великие стремительные вестники. Лети с ними, дорогая, не противься. Тогда ты уснешь.
— Поднимается буря, — начала она, едва понимая, что говорит.
— Тем лучше — лети с ней. Не противься. Ветры отнесут тебя к деревьям — вот и все.
«Не противься!» Эти слова задели знакомую струну — напомнили стих Писания, некогда поддерживавшего ее.
«Противостаньте диаволу, и убежит от вас»[32], — услышала она собственный шепот и зарылась лицом в постель, заливаясь слезами.
Но мужа это, похоже, не взволновало. Возможно, он не слышал ее ответа, потому что именно в эту минуту взревевший ветер налетел на окно, а вслед за ним гул леса заполнил комнату. А может быть, Дэвид снова заснул. София обрела некое безразличное спокойствие. Она выглянула из-под сбившегося одеяла, с нарастающим ужасом прислушивалась. Буря все крепла. Она налетела с таким нетерпением, что уснуть миссис Биттаси было не суждено.
Совершенно одна лежала она посреди бушующего вокруг мира и слушала. Для нее эта буря означала последний натиск. Лес проревел о своей победе ветрам, а те, в свою очередь, объявили об этом ночи. Теперь весь мир знал о ее полном поражении, ее потере, о ее человеческой боли, столь незначительной для всего остального мира. Именно этому реву победителей внимала она.
Ибо, вне всякого сомнения, деревья ликовали в ночи. Вдобавок будто хлопали гигантские паруса, не менее тысячи разом, а иногда раздавался грохот, больше всего напоминавший уханье огромных барабанов. Деревья поднялись всем бесчисленным сонмом и отбивали миллионами ветвей свое громовое послание в ночи. Казалось, они все разом вырвались из земли. Их корни расползлись по полю, перекинувшись через изгородь и даже крышу. Они раскачивали своими кустистыми шевелюрами под самыми облаками, с диким восторгом размахивая громадными ветвями. Выпрямив стволы, они проносились наперегонки по небу. В производимом ими невообразимом шуме слышались те воодушевление и порыв, что сквозят в реве потопа, обрушившегося на мир…
Однако мужа этот грохот не пробудил. Он продолжал спокойно спать, но София знала, что этот сон сродни смерти. На самом деле он был там, снаружи, посреди бушующего вихря. Та часть его существа, которую она утратила навсегда, а рядом с ней лежала полупустая оболочка.
И когда наконец в комнату прокралось зимнее утро, первое, что она увидела из окна в бледных лучах солнца на излете бури, был поверженный кедр, который распростерся на лужайке. Остался стоять лишь искореженный ствол. Та мощная ветвь, которая у него еще оставалась, теперь темнела на траве, наполовину втянутая в лес мощным вихрем. Теперь кедр лежал бесформенной грудой, будто выброшенный приливом остов великолепного судна, некогда бывшего приютом людей.
А издалека доносился рев Леса. И голос мужа смешивался с ним.
Проклятые
Глава I
— Мне уже за сорок, Фрэнсис, и привычки мои порядком сложились, — сказал я добродушно, готовый уступить, если сестра станет настаивать, что совместная поездка осчастливит ее. — И, как ты знаешь, именно сейчас мне нельзя оторваться от работы. Вопрос в том, смогу ли я писать там — в доме, где будет множество незнакомых людей?