Кентавр

— По-моему, он просто хотел сказать, Софи, — довольно мрачно, но с легкой улыбкой вставил он, — что деревья живут в какой-то степени сознательной жизнью. В целом славная мысль. Немного напоминает то, что мы однажды вечером читали в «Таймс», помнишь? И еще то, что лес может обладать своего рода коллективной личностью. Не забывай, он художник, творческая натура.

— И все же это опасно, — настаивала она. — Чувствую, что он играет с огнем, неразумно рискует…

— Все во власти Господа, — мягко возразил он. — Мы не должны закрывать глаза и уши знанию любого рода, правда?

— У тебя, Дэвид, желание всегда намного опережает мысль[24], — ответила она.

Как ребенок, думающий, что «яко кадило пред Тобою» значит «я крокодил перед Тобою», так и миссис Биттаси воспринимала пословицы на слух и так же их воспроизводила. Она попыталась вложить тревогу в цитату.

— И должны испытывать духов, от Бога ли они[25], — робко добавила она.

— Конечно, дорогая, мы всегда можем это сделать, — согласился он, укладываясь спать.

Но после, когда жена задувала огонь в лампах, Биттаси, погружаясь в сон с неким душевным волнением, новым и ошеломляюще восхитительным, понял, что жена все же не успокоилась. Она лежала рядом без сна. Дэвид приподнял в темноте голову.

— Софи, — нежно позвал он, — помни еще, что, как бы там ни было, между нами и… и всем остальным всегда будет огромная пропасть, пропасть, которую нельзя преодолеть… э-э… пока мы пребываем в теле…

И, не услышав ответа, успокоился, решив, что она, довольная, уже заснула. Но миссис Биттаси не спала. Она слышала фразу, но не ответила, чувствуя, что свои соображения лучше не высказывать. Страшно было слышать эти слова в темноте. Лес снаружи был начеку и мог слышать их тоже — лес, «где вдали гудит ветер».

А мысль ее была такова: пропасть, безусловно, существует, но Сандерсон каким-то образом перекинул через нее мост.

Была уже глубокая ночь, когда она очнулась от беспокойного, тяжелого сна, услышав какой-то звук, который взвинтил нервы. Но стоило проснуться, звук тотчас исчез, и сколько она ни прислушивалась, кроме невнятных ночных шорохов, не доносилось ничего. Выходит, послышалось во сне. Но она узнала его, тот самый порывистый шум, проносившийся по лужайке; только на этот раз ближе. Он прошелестел у самого лица, этот шепот в листве, как будто ветки оказались в комнате, пока она спала.

«Должно быть, шуршат листья шелковицы», — промелькнуло у нее в голове.

Ей снилось, что она лежит где-то под раскидистым деревом, что шепчет десятком тысяч зеленых губ; и сон продолжался еще несколько секунд после пробуждения.

Миссис Биттаси села в кровати и пристально посмотрела по сторонам. Окно вверху было приоткрыто, виднелись звезды; дверь, помнится, как обычно, закрыли на ключ; комната, конечно, была пуста. Повсюду царила глубокая тишина летней ночи. Внезапно ее нарушил иной звук, идущий из сумрака возле кровати. Звук человеческой речи, но какой-то неестественной. Ее обдал тот же ужас, от которого она проснулась. Звук был чем-то знаком. Прошло несколько секунд — невыносимо долгих, — прежде чем она поняла, что это муж разговаривает во сне.

Голос смущал, сбивал с толку, более того, он слышался не от кровати, как ей показалось вначале, а шел откуда-то со стороны. В следующий момент, при свете тлеющей свечи она различила посреди комнаты белую фигуру, направлявшуюся к окну. Пламя свечки медленно разгорелось. Мистер Биттаси подходил все ближе к окну, вытянув руки перед собой. Речь была медленной и несвязной, слова лились потоком, разобрать их было невозможно.

Женщину охватила дрожь. Разговор во сне казался ей чем-то жутким; как будто заговорил мертвец, передразнивая голос живого человека.

— Дэвид! — пугаясь звука собственного голоса, зашептала она, в то же время боясь привлечь его и взглянуть в лицо.

Смотреть в широко открытые глаза было невыносимо.

— Дэвид, ты ходишь во сне. Умоляю, ложись в кровать, дорогой!

Шепот в полной темноте наводил ужас. При звуке ее голоса Биттаси остановился и медленно повернулся к жене лицом, уставившись на нее невидящими глазами и не узнавая; будто слышал, откуда идет голос, но смотрел сквозь нее. Глаза блестели, как у Сандерсона несколько часов назад; лицо пылало, казалось безумным. Страстное рвение сквозило во всем теле. Неожиданно миссис Биттаси поняла, что у него приступ лихорадки, и на время забыла о страхе, соображая, чем помочь. Муж, не просыпаясь, подошел к кровати. Женщина зажмурилась. Но он вдруг успокоился и погрузился в сон, вернее, в более глубокий сон. Она ухитрилась заставить его проглотить немного лекарства из стакана, стоявшего у кровати.