Кентавр

В феврале 1899 г. он вернулся на родину в Англию. Отца ему уже не довелось застать в живых, но мать и сестры были безмерно рады и принялись снова приобщать его к своему кругу знакомых. Закончились долгие годы ученичества, Блэквуд вернулся тридцатилетним, много повидавшим, но не утратившим тяги к познанию человеком. Поэтому, получив по протекции лорда Кинтора необременительную конторскую работу в Сити, он, в ожидании более интересной должности, о которой они договорились еще в Америке с личным секретарем Вандербильта Джеймсом Хэтмейкером, устанавливает связь с Лондонской ложей Теософского общества, куда его официально приняли в мае 1899 г. Наибольший интерес у него вызывает герметический орден Золотой Зари [4], куда Блэквуд и переходит менее чем через год. Один из наиболее активных членов ордена Джордж Уильям Рассел (1867–1935), чье орденское имя было AE (от лат.  AEon— вечность), являлся также лидером движения кельтского возрождения. Элджернон всегда ощущал прилив творческих сил в его присутствии: «Запыхавшийся пес моего Воображения сорвался с привязи и понесся без удержу в неведомое», — признавался он позже радиослушателям [5]. На раннем этапе в храме Исиды-Урании Золотой Зари, основанном Уильямом Уэсткоттом, Сэмюэлем Мазерсом и Уильямом Вудманом, состояли известные английские поэты и философы рубежа веков: У. Б. Йейтс, Аллан Беннет, Артур Мейчен, Роберт Фелкин, сестра Анри Бергсона Мина, жена Оскара Уайльда Констанс. Орден обладал внутренней иерархией, включавшей императора, адептов и несколько рангов приближения к истинному знанию, начиная с неофитов. Блэквуд изучал иврит и каббалу, играющую центральную роль в еврейской мистике и дающую власть над вещами, чьи истинные имена открываются ищущему, однако дальше не пошел. Положение в ордене его не занимало, в отличие от печально известного Алистера Кроули, обладавшего безмерным себялюбием и желавшего всей полноты власти над земными последователями и миром духов. Более того, именно трения в ордене и борьба за лидирующее положение претили Блэквуду как искателю знания.

Новое столетие началось для Блэквуда на родине, но его тяга к путешествиям и наблюдению за многообразием природы ничуть не угасла. Уже летом 1900 г. он отправляется с одним из наиболее близких своих друзей, Уилфридом Уилсоном, в плавание на каноэ по Дунаю. Из верховий Шварцвальда они планировали сплавиться до самого Черного моря, но по ходу дела поняли, что замысел невыполним. Верховья Дуная очень порожисты, течение быстро и коварно. За месяц путешественники достигли только Вены, но едва не потеряли все припасы, когда каноэ унесло и повредило о баржу. Его удалось починить и углубиться на территорию Венгрии. Сильное течение влекло их меж множества наносных песчаных островков, поросших ивняком. Во время ночевки на одном из них Блэквуду и пришел основной образ самого его знаменитого рассказа — «Ивы» (1907). Подвижность среды, сочетание элементов воды, ветра и земли делает такие места границей между привычным нам миром и неведомым, «населенным душами ив». Упорство путешественников, не покидающих остров, делает их мишенью непостижимых сил, связанных с этим «проклятым местом». Мощь первобытных сил, которые отбрасывают свою тень в наш мир и вьются столбом подобно пушкинским бесам в «Буре», передана Блэквудом в рассказе незабываемо, что и побудило Х. Лавкрафта в статье «Сверхъестественный ужас в литературе» сопоставить его с «Белыми людьми» Мейчена и отнести к шедеврам: «Даже речи не может идти о сомнениях в даровании мистера Блэквуда, ибо еще никто с таким искусством, серьезностью и детальной точностью не передавал обертоны некоей странности в обычных вещах и происшествиях, никто со столь сверхъестественной интуицией не складывал деталь к детали, чтобы вызвать чувства или ощущения, помогающие преодолеть переход из реального мира в мир нереальный или в видения. Не очень владея поэтическим колдовством, он все же является бесспорным мастером сверхъестественной атмосферы и умеет облечь в нее даже самый обыкновенный психологический фрагмент. Лучше других он понимает, что чувствительные утонченные люди всегда живут где-то на границе грез и что разницы между образами, созданными реальным миром и миром фантазий, нет почти никакой».