— Верно, госпожа, — ответил Уэйленд, — но днем нас легче заметить, а это может оказаться плохим началом для нашего путешествия. Я бы ничуть не тревожился, если бы мы ушли подальше от этих мест. Но мне-то давно известно, что Беркшир кишмя кишит зловредными бездельниками, которые с самого раннего утра до поздней ночи только тем и занимаются, что суют свой нос в чужие дела. Мне уже и прежде случалось попадать из-за них в переделки. Но не бойтесь, добрая госпожа, немножко ума да удачи — глядишь, и вышел сух из воды.
Однако опасения проводника произвели на графиню больше впечатления, чем те успокоительные слова, которыми он счел нужным смягчить их. Она беспокойно озиралась по сторонам; когда же рассеялся покров ночи и занимающаяся на востоке заря предупредила о близящемся восходе солнца, стала ждать, что в разгорающемся свете дня их вот-вот заметят злобные преследователи или перед ними встанут опасные и непреодолимые препятствия, которые сделают невозможным дальнейший путь. Уэйленд Смит уловил ее тревогу и, негодуя на себя за то, что дал ей повод для беспокойства, зашагал с преувеличенной бодростью. Он то принимался разговаривать с лошадью, как заправский конюх, то тихо насвистывал отрывки песенок, то уверял графиню, что нет никакой опасности. Но в то же время он зорко поглядывал по сторонам, высматривая, не покажется ли что-либо такое, что сможет изобличить его во лжи. Так они продвигались вперед, пока непредвиденный случай не дал им возможности продолжать путешествие с большим удобством и большей быстротой.
Глава XXIV
Ричард
Коня! Коня! Все царство за коня!
Кэтсби
Я вам коня добуду, государь.
«Ричард III» note 95
Наши путники только что миновали небольшую рощицу, примыкавшую к дороге, когда заметили первое живое существо, попавшееся им навстречу с момента отъезда из Камнора. Это был глуповатый паренек, видимо — сын фермера, в серой куртке, с непокрытой головой, в штанах до пят и огромных башмаках. Он держал под уздцы то, что было им более всего нужно, — лошадь с дамским седлом и со всеми принадлежностями, необходимыми даме для верховой езды. Мальчишка окликнул Уэйленда:
— Эй, сэр! А вы, верно, и есть тот самый?
— А как же, дружок, конечно, — ответил, ни секунды не колеблясь, Уэйленд.
Впрочем, надо признать, что люди, воспитанные в более строгих правилах, и те не устояли бы перед такой заманчивой возможностью. С этими словами Уэйленд вырвал из рук мальчишки поводья, мигом снял графиню со своей лошади и помог ей пересесть на ту, которую счастливый случай предоставил в их распоряжение. И в самом деле, все произошло чрезвычайно естественно, и графиня, как выяснилось позже, даже не усомнилась в том, что лошадь была выслана им навстречу благодаря предусмотрительности Уэйленда или его друзей.
Однако мальчуган, столь быстро освободившийся от данного ему поручения, вытаращил глаза и принялся чесать себе затылок, как будто раскаиваясь, что отдал лошадь, удовлетворившись таким кратким объяснением.
— Я бы поверил, что ты тот самый, да ведь ты должен был сказать — «бобы», сам знаешь, — пробормотал он.
— А как же! — сказал Уэйленд наугад. — А ты должен был ответить — «ветчина», сам знаешь.
— Ни-ни, — возразил мальчишка, — подожди-ка, подожди-ка… Я должен был сказать — «горох».
— Верно, верно! Ей-богу, «горох»! Хотя ветчина была бы куда более подходящим паролем, — ответил Уэйленд.
Усевшись тем временем на собственную лошадь, он взял поводья из рук растерявшегося, сбитого с толку мальчишки, кинул ему мелкую монетку и, не тратя лишних слов, поспешил вперед, чтобы наверстать потерянное время.
Мальчишка был еще виден с холма, на который они поднимались, и Уэйленд, оглянувшись назад, заметил, что он стоит, запустив руку в волосы, неподвижный, как дорожный столб, повернув голову в ту сторону, куда они ускакали. Наконец, когда они достигли вершины холма, он увидел, как одураченный мальчишка наклонился, чтобы поднять серебряную монету, доставшуюся ему благодаря щедрости путника.
— Вот уж, можно сказать, божий дар! — воскликнул Уэйленд. — Лошадка хороша, бежит на славу и послужит нам до тех пор, пока мы не добудем для вас другую, не хуже, а эту сразу же отошлем обратно, чтобы все были довольны.
Но он обманулся в своих ожиданиях, и судьба, поначалу показавшаяся такой милостивой, вскоре дала основания опасаться, что случай, вызвавший такой восторг у Уэйленда, приведет их на край гибели.
Не отъехали они и мили от места, где оставили мальчишку, как ветер донес до них громкие крики: «Караул! Грабеж! Держи вора!» — и тому подобные восклицания, которые Уэйленд, по совести, мог счесть последствиями своей проделки.