Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь

Кенелм возвратил письмо, не сказав ни слова. Его молчание привело в ярость миссис Кэмерон.

– Итак, сэр, что вы скажете? – воскликнула она. Вы знаете Лили всего каких-нибудь пять недель. Что значит это лихорадочное увлечение в сравнении с многолетней преданностью такого человека? Посмеете ли вы сказать теперь: «Я настаиваю?»

Кенелм спокойно махнул рукой, как бы отгоняя всякую мысль о насмешках и оскорблениях, и промолвил, устремив добрые, грустные глаза на подергивавшееся от волнения лицо собеседницы:

– Этот человек достойнее ее, чем я. В своем письме он просит вас приготовить вашу племянницу к перемене отношений между ними, о чем он сам боится сказать ей. Вы сделали это?

– Сделала в тот же вечер, как получила письмо.

– И… вы колеблетесь… Говорите правду, умоляю… она…

– Она, – ответила миссис Камерон, невольно повинуясь голосу этой мольбы, – она сначала была поражена и пробормотала: «Это сон… Это верно? Этого не может быть! Я – жена Льва? Я? Я – его судьба? Во мне – его счастье?» Потом засмеялась своим милым, детским смехом, обняла меня за шею и сказала: «Вы шутите, тетушка, он не мог это написать!» Тогда я показала ей часть его письма, и когда она убедилась сама, лицо ее стало очень серьезным, как у взрослой женщины, такого мне не случалось еще видеть у нее до сих пор, и, помолчав, в волнении воскликнула: «Неужели вы можете считать меня, неужели я сама могу считать себя такой дурной, такой неблагодарной, чтобы сомневаться, каков будет мой ответ, если Лев просит меня о чем бы то ни было? Разве я скажу или сделаю что-либо такое, что может сделать его несчастным? Если бы такое сомнение могло зародиться у меня, я вырвала бы его вместе с сердцем!» Ах, мистер Чиллингли! Для нее не может быть счастья с другим, если она будет знать, что разбила жизнь того, кому обязана столь многим, хотя она никогда не узнает всего, что он для нее сделал.

Кенелм оставил это замечание без ответа, и миссис Камерон продолжала:

– Я буду совершенно откровенна с вами, мистер Чиллингли. Я не была довольна поведением Лили и выражением ее лица на следующее утро. Я боялась, что в душе ее происходит борьба, что ее мучит мысль о вас. А когда Уолтер пришел вечером и заговорил о том, что встречал вас прежде во время сельских прогулок, но имя ваше узнал, только расставаясь с вами у моста возле Кромвель-лоджа, я увидела, что Лили побледнела; вскоре она ушла в свою комнату. Боясь, что свидание с вами хотя и не изменит ее намерения, но может омрачить ее счастье после единственного выбора, который она может и смеет сделать, я решила пойти к вам сегодня утром и обратиться к вашему разуму и сердцу, что я и сделала теперь и, уверена, не напрасно. Тсс! Я слышу его голос!

Мелвилл вошел в комнату под руку с Лили. Приятное лицо художника сияло невыразимой радостью. Оставив Лили, он бросился к Кенелму, горячо пожал ему руку и сказал:

– Я узнал, что вы уже были дорогим гостем в этом доме. Таким вы и останетесь для нас, так говорю я, так, ручаюсь за нее, говорит и моя прелестная невеста, которой мне не нужно представлять вас.

Лили подошла и очень робко протянула руку. Кенелм лишь дотронулся, но не пожал ее. Его сильная рука дрожала как лист. Он осмелился бросить лишь один взгляд на Лили. Румянец отхлынул с ее лица, но выражение его показалось Кенелму удивительно спокойным.

– Ваша невеста… ваша будущая жена! – сказал Кенелм художнику, преодолевая свое волнение с меньшим усилием после того, как он увидел это спокойное лицо. – Желаю вам счастья, мисс Мордонт. Вы сделали благородный выбор.

Он стал искать свою шляпу. Она лежала у его ног, но он не видел ее. Глаза его блуждали, как у лунатика.

Миссис Кэмерон подняла его шляпу и подала ему.

– Благодарю, – тихо сказал он. И прибавил с вежливой и горькой улыбкой: – Мне за многое надо благодарить вас, миссис Кэмерон.

– Что же вы уже уходите, ведь я только пришел? Одну минутку! Миссис Кэмерон сказала мне, что вы остановились у моего старого приятеля Джонса. Переберитесь дня на два к нам, мы найдем вам комнату: над клеткой бабочек, не так ли, Фея?

– Благодарю. Благодарю вас всех. Нет, я должен вернуться в Лондон с первым же поездом.

Кенелм поклонился со спокойной грацией, отличавшей все его движения, и ушел.

– Прости ему это странное поведение, Лили. Он тоже любит, он тоже торопится к невесте, – весело сказал художник. – Но теперь, когда он знает мою драгоценную тайну, мне кажется, и я имею право узнать его тайну. Я непременно попытаюсь это сделать.

С этими словами он вышел из комнаты и нагнал Кенелма на пороге дома.

– Если вы идете в Кромвель-лодж укладываться, позвольте мне проводить вас.