Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь

– Совершенно верно, – сказал Кенелм, забавляясь критическими определениями девушки. – Это разница между драматической и лирической поэзией. Но могу я спросить, какое отношение это имеет к нашему разговору?

– Большое, потому что, когда Лев объяснял все это тетушке, он сказал: «Совершенная женщина – это поэма. Но она не может быть поэмой первого вида, она никогда не поймет сердец, с которыми не имеет никакой связи, и никогда не может сочувствовать преступлению и злу. Она должна быть поэмой другого вида и ткать ее из своих собственных мыслей и фантазий». Обернувшись ко мне, он сказал, улыбаясь: «Вот какой поэмой я желаю видеть Лили. Сухие книги только испортят ее». Теперь вы понимаете, почему я такая невежда и так непохожа на других девушек и почему мистер и миссис Эмлин смотрят на меня свысока.

– Вы несправедливы по крайней мере к мистеру Эмлину, потому что он первый сказал мне: «Лили Мордонт – это поэма».

– Правда? Я буду любить его за это. И как приятно это будет Льву!

– Мистер Мелвилл, кажется, имеет на вас очень большое влияние, – сказал Кенелм со жгучим ощущением ревности.

– Разумеется. У меня ведь нет ни отца, ни матери. Лев заменил мне их обоих. Тетя часто говорила: «Ты должна быть бесконечно благодарна твоему опекуну. Без него мне негде было бы приютить и нечем накормить тебя». Он никогда этого не говорил и рассердился бы на тетю, если бы знал, что она так сказала. Если он не называет меня феей, то говорит, что я принцесса. Я ни за что не хотела бы прогневать его.

– Я слышал, что он гораздо старше вас, что он мог бы быть вашим отцом.

– Кажется, так. Но, будь он вдвое старше, я не могла бы больше любить его.

Кенелм улыбнулся – ревность исчезла. Конечно, никакая девушка, даже Лили, не могла так говорить о человеке, в которого влюблена.

Лили медленно поднялась.

– Пора домой: тетушка будет удивляться моему отсутствию, пойдемте.

Они пошли к мосту напротив Кромвель-лоджа.

Несколько минут оба молчали. Лили заговорила первая, неожиданно переменив предмет разговора, что было свойственно неугомонной игре ее тайных мыслей.

– У вас еще живы отец и мать, мистер Чиллдангли?

– Слава богу, живы.

– Кого вы любите больше?

– Таких вопросов не следует задавать. Я очень люблю мать, но мы с отцом лучше понимаем друг друга.

– Да, да, так трудно, чтобы вас поняли. Меня не понимает никто.

– Мне кажется, я понимаю. Лили решительно покачала головой.

– По крайней мере настолько, насколько вообще мужчина может понимать молодую девушку.

– Что за девушка мисс Трэверс?

– Сесилия Трэверс? Когда и как вы узнали о ее существовании?

– Этот толстый лондонец, сэр Томас, упоминал о ней, когда мы обедали в Брэфилдвиле.

– Припоминаю. Он сказал, что она была на придворном балу.

– Он сказал, что она очень хороша собой.

– Она действительно хороша.

– Она тоже поэма?

– Нет! Это не приходило мне в голову.

– Я полагаю, что мистер Эмлин нашел бы ее прекрасно воспитанной, хорошо образованной. Он не стал бы поднимать брови, говоря о ней, как делает это, говоря обо мне, бедной Золушке.

– Ах, мисс Мордонт, вам не следует завидовать ей. И позвольте мне снова сказать, что вы можете очень скоро так завершить свое образование, чтобы ни в чем не уступить любой молодой девушке, украшающей придворный бал.

– Да. Но тогда я не буду поэмой, – сказала Лили, бросив на Кенелма застенчивый и лукавый взгляд.

Теперь они уже шли по мосту, и, прежде чем Кенелм успел ответить, Лили продолжила:

– Вам не надо идти дальше, это вам не по дороге.

– Я не могу допустить, чтобы меня прогнали с таким пренебрежением, мисс Мордонт; я должен проводить вас по крайней мере до калитки вашего сада.

Лили не возражала.

– Места, где вы родились, – спросила она, – похожи на наши?

– Нет, у нас не так красиво. Больше простора – больше холмов, долин и лесов, но там есть одна особенность, немного напоминающая мне здешний ландшафт. Это светлый поток чуть пошире этого ручья. И берега так напоминают мне Кромвель-лодж, что иногда кажется, будто я дома. Я очень люблю ручьи, всякую бегущую воду, и в моих пеших странствованиях они притягивают меня как магнит.

Лили слушала с интересом и после короткого молчания сказала, сдерживая вздох:

– Ваш дом, наверно, гораздо красивее всех здешних, даже Брэфилдвила? Мистер Брэфилд говорит, что ваш отец очень богат.

– Я сомневаюсь, богаче ли он мистера Брэфилда, и хотя его дом, пожалуй, больше Брэфилдвила, он не так красиво меблирован, и при нем нет таких роскошных оранжерей. Вкусы моего отца похожи на мои – они очень просты. Оставьте ему его библиотеку, и он едва ли пожалеет о своем состоянии, если лишится его. В этом у него огромное преимущество передо мной.

– Вы пожалели бы о потере состояния? – быстро спросила Лили.

– Нет, наверное. Но моему отцу никогда не надоедают книги. А я… Признаться ли? Бывают дни, когда книги досаждают мне почти так же, как вам.

Они подошли к калитке. Девушка положила одну руку на щеколду, другую протянула Кенелму, и улыбка ее осветила пасмурное небо, как проблеск солнечного света. Она взглянула в лицо Кенелму и исчезла.

Книга седьмая

Глава I