Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь

Письма леди Чиллингли были намного длиннее. Она с горечью распространялась об эксцентричных привычках Кенелма, так непохожего на других людей. Например, он оставил Лондон в самом разгаре сезона, уехал, даже не взяв с собой слуги, бог весть куда. Она не желает оскорблять его чувства, но все-таки эти привычки недостойны знатного молодого человека. Если он не уважает самого себя, то должен относиться внимательнее хотя бы к родителям, особенно к своей бедной матери. Потом она уделила немало места изяществу манер Леопольда Трэверса, а также здравому смыслу и приятному разговору Гордона Чиллингли, молодого человека, каким может гордиться любая мать. От этого предмета она перешла к ворчливым намекам на семейные дела. Пастор Джон, беседуя с Гордоном, очень грубо отозвался о какой-то книге иностранного автора – Конта или Каунта, что-то в этом роде, – в которой, насколько она могла судить, Гордон нашел весьма доброжелательные мысли о человечестве. Пастор Джон самым дерзким образом объявил их нападками на религию. Но, право, пастор Джон, по ее мнению, слишком подвержен влияниям консервативного крыла англиканской церкви. Отделав таким образом пастора Джона, она начала сетовать на странные костюмы трех мисс Чиллингли. Сэр Питер пригласил их без ее ведома – это так на него похоже! – одновременно с леди Гленэлвон и мисс Трэверс, которые одеваются так безукоризненно (тут она описала их костюмы), а сестры приехали в платьях горохового цвета с пелеринами из фальшивых блонд, мисс Сэлли – с длинными локонами и веточкой жасмина, «какую ни одна девушка старше восемнадцати не осмелится приколоть».

«А впрочем, дружок, – добавляла леди, – родные твоего бедного отца все удивительные создания. Никто не знает, сколько мне от них приходится сносить. Но я терплю. Я знаю свой долг и выполняю его».

Описав должным образом семейные неприятности и погоревав о них, леди Чиллингли возвратилась к вопросу о гостях.

Очевидно, не зная планов мужа насчет Сесилии, она лишь вкратце упомянула о ней: «Очень хорошенькая девица, слишком белокурая на мой вкус и весьма distinguee»[210].

В заключение она распространилась о том, какое огромное удовольствие доставила ей встреча с единственным другом ее юности, леди Гленэлвон.

«Она нисколько не испорчена жизнью в большом свете, который – увы! повинуясь долгу жены и матери, я давно оставила, хотя жертвы мои мало оценены. Леди Гленэлвон предлагает засадить отвратительный старый ров папоротником, – это было бы большим улучшением. Но, разумеется, твой бедный отец не соглашается».

Письмо Тома было написано на бумаге с черной каймой, и в нем говорилось: