Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь

– Миссис Кэмерон? Да, разумеется. Дама очень мила, как и мистер Мелвилл, живописец. Как не знать? Он часто жил у меня, когда приезжал навестить миссис Кэмерон. Он рекомендует мои комнаты своим друзьям, и это мои лучшие жильцы. Я люблю художников, сэр, хотя мало разбираюсь в живописи. Это приятные господа, и они остаются довольны моим скромным кровом и столом.

– Вы совершенно правы. Я сам мало разбираюсь в живописи, и у меня нет ни одного знакомого художника, но, судя по тому, что я читал об их жизни, обычно это люди приятные и благородные. Они таят в душе желание украшать и возвышать обыкновенные предметы и могут этого достигнуть только постоянным изучением прекрасного и возвышенного. Человек, постоянно занятый таким образом, должен быть очень благородным джентльменом, хотя бы он и был сыном чистильщика сапог. Я вполне понимаю, что, живя в мире выше нашего, он, как вы говорите, остается доволен скромным кровом и столом в том мире, в котором мы живем.

– Совершенно верно, сэр, я понимаю, я теперь понимаю, хотя вы представили это в таком виде, что мне прежде и в голову не приходило.

– А между тем, – сказал Кенелм, приветливо глядя на своего спутника, вы, по-видимому, человек образованный и умный, размышляющий обо всем вообще, хотя и не забывающий о своих выгодах, особенно когда вам нужно сдать помещение. Не обижайтесь. Человек такого рода, может быть, и не рожден стать живописцем, а тем не менее я его уважаю. В условиях нашего мира, сэр, должны жить многие. Каждый за себя, а бог за всех. Величайшее счастье величайшего числа людей наилучшим образом обеспечивается благоразумной заботой об одном человеке.

К великому удивлению Кенелма (он теперь уже настолько узнал жизнь, что иногда удивлялся), пожилой человек вдруг остановился, дружелюбно протянул ему руку и воскликнул:

– Я вижу, вы такой же убежденный демократ, как и я!

– Демократ? Я не спрашиваю, почему вы демократ, это было бы вольностью, а демократы не допускают никаких вольностей. Но почему вы принимаете за демократа меня?

– Вы говорили о величайшем счастье величайшего числа людей. Это вполне демократические взгляды. Притом разве вы не сказали, сэр, что живописцы живописцы, сэр, – даже будь они сыновьями чистильщиков сапог – истинные джентльмены, истинные аристократы?

– Буквально я этого не говорил и не унижал других джентльменов. Но если я и сказал подобное, то что из этого?

– Сэр, я согласен с вами. Я презираю звания, презираю всяких герцогов, графов, аристократов. «Муж честный – высшее творенье бога». Это сказал какой-то поэт, кажется, Шекспир. Удивительный человек Шекспир! Сын торговца – кажется, мясника. Мой дядя был мясник и чуть не стал олдерменом. Я душевно согласен с вами. Я демократ с головы до ног. Пожмите мне руку, сэр, пожмите руку. Мы все равны. «Каждый за себя, а бог за всех».

– Я не прочь пожать вам руку, – сказал Кенелм, – но не хочу злоупотреблять вашей любезностью, вводя вас в заблуждение. Хотя все мы и равны перед законом, кроме бедняка, которому трудно выиграть дело против богача у английских присяжных, я решительно отрицаю, будто два произвольно выбранных человека непременно равны. Один должен в чем-нибудь превосходить другого, а когда один человек имеет перевес над другим, демократия кончается и начинается аристократия.

– Аристократия? Я этого не вижу. Что вы подразумеваете под аристократией?

– Первенствующее положение лучшего человека. В первобытном обществе лучший человек тот, который сильнее; в развращенном государстве – тот, который более плутоват; в современных республиках дельцы присваивают себе деньги, а юристы – власть. Только в благоустроенных государствах аристократия может доказать свое достоинство. К аристократам нужно причислить лучших людей по происхождению, потому что уважение к предкам обеспечивает высшее понятие о чести; лучших людей по богатству, потому что оно открывает широкую возможность для предпринимательства, разнообразного приложения энергии и развития изящных искусств. Нужно лишь, чтобы такие люди следовали своим естественным наклонностям; лучших людей по свойствам характера и лучших людей по способностям, – причины слишком очевидны, чтобы их определять. Все эти четыре разряда лучших людей составляют настоящую аристократию. А если люди придумают лучшее правление, чем настоящая аристократия, мы будем недалеки от золотого века и царства праведников. Но вот мы подходим к дому – это ваш? Он мне чрезвычайно нравится.

Пожилой человек поднялся на маленькое крыльцо, обвитое жимолостью и плющом, и ввел Кенелма в приятно обставленную гостиную с глубоким окном ив такую же уютную спальню, рядом с гостиной.

– Годится вам, сэр?

– Как нельзя лучше. Я оставляю эти комнаты за собой. В сумке у меня все, что нужно на ночь. Мой чемодан остался в лавке мистера Сомерса, за ним можно послать утром.

– Но мы еще не уговорились об оплате, – сказал пожилой человек, сомневаясь, следует ли ему пускать в дом такого могучего путника, о котором он не знает ничего и который, хотя и говорит бойко, но зловеще умалчивает насчет платы.