В данном случае необычен лишь способ, которым Иисус добывает средство передвижения: ученики приходят в ближайшую деревню, отвязывают первого попавшегося осла, а на естественные вопросы окружающих отвечают, что «он нужен хозяину», после чего получают-таки осла. (Греческое слово, переведённое в Синодальном переводе как «Господь», означает «господин», «хозяин».) У этого эпизода есть два основных рациональных объяснения. Одно состоит в том, что осла попросту уворовали: жители деревни ошибочно решили, что животное и впрямь ведут к его хозяину. (Благочестивая вариация на ту же тему у некоторых христианских толкователей: Иисус как «владыка мира» был владыкой в том числе и осла, а потому имел на него полное право.) Эту версию мы отбрасываем не столько по той причине, что подобного банального воровства было бы трудно ожидать от Иисуса и уж, конечно, не из-за его «высшего» права на местных ослов, а просто потому, что сельчане на россказни подозрительных незнакомцев не попались бы. Значит, остаётся одно: с владельцем осла существовала предварительная договорённость (договаривался, конечно, Иисус не лично, а через посредников). Видимо, это был кто-то из его знакомых или учеников. Не вполне ясно, почему Иисуса не устроили ослы, предлагавшиеся паломникам. Проще всего предположить, что ослов было меньше, чем желающих. (Версия Марка, вложенная им в виде директивы в уста Иисуса, что требовался «ослёнок, на которого никто из людей не садился», неправдоподобна: зачем устраивать аттракцион с необъезженным ослом? Никаких богословских причин для этого не существовало.) Заметим, что Иисус обещает осла вернуть сразу после использования.
Что касается поведения толпы при входе (точнее, въезде!) Иисуса в Иерусалим, оно вполне объяснимо. Евангелист явно считает, что толпа приветствует Иисуса как царя. Вряд ли дело обстояло именно так: Иисус публично не объявлял себя помазанным царём, в народе его таковым не считали (Мк 8:27–28), а своим ученикам Иисус даже
Судя по всему, сам Иисус не собирался обставлять свой вход в Иерусалим как особо торжественный. Последующие христианские авторы, однако, постарались добавить подробностей, которые подчеркнули бы незаурядность события. Уже Марк делает некоторые подобные попытки (необъезженный осёл, восторги толпы), а следующий за ним Матфей создаёт нечто экзотическое. Матфей считал — без достаточных на то оснований, — что въезд Иисуса на осле в иудейскую столицу был исполнением древнего пророчества Захарии: «Скажите дочери Сиона: вот, царь твой грядёт к тебе кроткий, сидя на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной» (Зах 9:9; см. Мф 21:5). Поэтому Матфей не только ввёл пророчество Захарии в текст, но и откровенно перестарался, пытаясь исправить текст Марка, подогнать его под пророчество: Иисус у него садится уже не на одного осла, как все нормальные люди, а сразу на двух (Мф 21:2, 7)! (Евангелист ошибочно полагал, что «ослица и молодой осёл» — это два разных животных, тогда как на самом деле Захария лишь пользовался литературным приёмом параллелизма.) Эта акробатика создала серьёзные затруднения для последующих христианских комментаторов, которые пытались понять, как Иисус ехал на двух ослах сразу: возможно, поверх двух ослов был сооружён трон? Или он восседал на одном осле, а другого просто вёл рядом? И зачем вообще всё это шоу? Другие предлагали толковать текст аллегорически: «Прямой смысл представляет нам или нечто невозможное, или нечто соблазнительное. Поэтому перенесёмся к более возвышенному, чтобы уразуметь: ходящая под ярмом ослица — есть синагога, а ослёнок, игривый и свободный, — это народы языческие, на которых воссел Иисус...» (Иероним).
К счастью, историку нет нужды в подобных толкованиях: филологический анализ показывает, что Матфей перерабатывает лишь свидетельство Марка, а у Марка говорится об одном осле.
3. «Очищение» Храма
Придя в город, Иисус, естественно, направился в Храм — место, которое считалось местом обитания самого Бога. Согласно Марку, там произошло нечто примечательное: